К Полине - стр. 3

Фритци Прагер решила пока что не ехать в Мюнхен учиться, несмотря на допуск и две стипендии, которые могли бы обеспечить ей учёбу. Она обдумывала, не собрать ли ей свои немногие пожитки и сына и не податься ли снова в ту страну, из которой он некоторым образом происходил. Но когда она ночью стояла у мутного окна своей детской комнаты, а остальной район Линден спал, когда она баюкала гнома, который соглашался спать, только когда она пела, а стоило ей взять паузу, как он с укоризной смотрел на неё снизу вверх, – тогда она приняла решение забыть всё, кроме него. Одна соседка сказала, что Фритци могла бы изучать юриспруденцию и в Ганновере, это хотя и не так престижно, как в Мюнхене, зато до университета Лейбница можно дойти из района Линден пешком, и там есть детский сад для таких случаев, как у Фритци. Но соседке легко рассуждать, ведь ей не пришлось ни сдавать госэкзамен по юриспруденции, ни воспитывать в восемнадцать лет в одиночку мальчика, ни бывать в Мюнхене, ни быть матерью Ханнеса Прагера.

Мальчик никогда не кричал. Он был такой тихий, что Фритци иной раз спрашивала себя, не забыл ли господь что-то включить в своё творение. Женщина-педиатр, которая обследовала мальчика, пока Фритци нервно сжимала руки, сидя рядом, в какой-то момент нетерпеливо ущипнула дитя за пухлую ступню, и ребёнок издал негромкий жалобный звук, отдалённо напоминающий кряканье утёнка.

Родителям Фритци докучало её ночное пение и вопросы соседей, кто же отец ребёнка. А больше всего они были недовольны, когда однажды она ответила на это: «Тирамису из Болоньи». Вопросы были связаны с тем, что Фритци со своим быстрым умом была хотя и не по зубам простоватым линденцам, но восхищала их своей красотой, особенно летом, когда носила коротко обрезанные джинсы и широкие рубашки. Всем хотелось знать, кому же довелось обрюхатить маленькую нахальную Фритци Прагер с коротко остриженными волосами.

Её мать сказала, что малыша надо отшлёпать, чтобы он лучше спал. Фритци сказала, пусть только кто-нибудь посмеет тронуть маленького Ханнеса… Она не довела фразу до конца. Мать Фритци сделала глубокую затяжку из своей сигареты и выдула в сторону дитяти. Она сказала, что если Фритци так нравится изображать из себя взрослую, то пусть в это же лето съезжает со своим сыном куда хочет. Стоял август.

Фритци должна была работать, но вместе с тем даже не собиралась ни на секунду выпускать из виду своего трёхмесячного мальчика. С помощью Гюнеш она нашла место уборщицы в сети супермаркетов Нетто на севере города у аэропорта. Днём она могла читать, а ночами вместе с Гюнеш мыла и начищала, с ребёнком в старом школьном рюкзаке за спиной, младенец гулил, слушая её пение. Гюнеш работала в том же филиале Нетто, она навёрстывала своё среднее образование в вечёрней школе и мечтала найти такого мужа, который не будет бить её тыльной стороной ладони (как отец Полины), но и не будет таким скучным, «как домашний шлёпанец». Гюнеш заряжала эту мечту огромной энергией, встречалась со многими претендентами и чаще всего покидала их, не успевая сойтись. Когда она потом появлялась на работе, то говорила: «Домашний шлёпанец», и начинала поиск с начала. Но Гюнеш была оптимисткой, и ещё выше её претензий была надежда, что однажды в её жизнь занесёт человека, который ей подойдёт.