Измена и развод на десерт - стр. 4
Иду к зеркалу в углу кабинета. Господи, на кого я похожа! Глаза опухшие, тушь размазана. Волосы торчат во все стороны, как у домовёнка Кузи. Пытаюсь пригладить их руками бесполезно.
В сумочке нахожу влажные салфетки, стираю остатки вчерашней войны с лица.
Руки дрожат. Не от холода. Июльское утро уже врывается духотой в приоткрытое окно. От осознания. От страха. От полной растерянности.
Что теперь? Куда идти? К подругам неудобно. У Ленки ребёнок маленький, у Светки свекровь живёт.
Желудок снова скручивает. На этот раз не от голода – от паники. Денег почти нет. На карте тысяч пять с копейками. Зарплата только через две недели.
Заначка сейчас могла бы очень выручить, но свекровь не положила. Или "забыла". Чтоб жизнь мёдом не казалась.
Сажусь обратно в кресло. Ноги не держат. В груди разрастается паника, как чернильное пятно на белой блузке. Пять тысяч на две недели. И жить негде.
Слышу шаги в коридоре. Сердце проваливается куда-то в желудок. Рабочий день начинается в девять, сейчас только половина восьмого. Кто это может быть?
Дверь распахивается без стука. На пороге – наш директор Виктор Палыч. Лицо у него крайне недовольное.
– Людмила Сергеевна, – начинает он, и я понимаю – всё плохо. Он никогда не называет меня по отчеству. Обычно просто "Люда" или "Людочка". – Это что за цирк?
Молчу. Что тут скажешь? "Извините, Виктор Павлович, муж выгнал из дома, а мне некуда идти"? Жалкая я. Такая жалкая, что самой противно.
– Охрана доложила, что вы здесь ночевали, – продолжает он, и щёки его наливаются краской. Теперь он похож на варёную сосиску. – Это офис, а не отель! Не общежитие! Что люди подумают?
Какие люди? Хочется спросить. Но я молчу.
– Я не могу допустить… – он запинается, трёт лоб. – В общем, мы вынуждены с вами расстаться. Немедленно.
Что? Слово бьёт под дых, выбивает остатки воздуха. Увольнение? Сейчас?
– Виктор Павлович, я… – голос срывается. – Я всего одну ночь. У меня обстоятельства…
– Людмила Сергеевна, не усугубляйте. Соберите вещи. Расчёт получите в понедельник.
Он разворачивается и уходит. Даже не взглянул на меня.
Сижу, не в силах пошевелиться. В ушах звенит. Или это кровь так стучит в висках? Уволена. За то, что переночевала в офисе. Даже не украла ничего, не напилась, не устроила дебош. Просто спала в кресле…
Второй раз за сутки собираю вещи. Руки совсем не слушаются.
Выхожу из офиса со всем своим скарбом вообще не понимая, что делать дальше. Охранник Коля смотрит сочувственно, но молчит. Все молчат. Будто я заразная.
На улице солнце бьёт в глаза. Июль, жара, асфальт плавится. А я стою посреди тротуара со всеми своими вещами и думаю: это дно? Или можно упасть ещё ниже?
Прохожие обтекают меня, как речная вода камень. Никому нет дела до моих забот. У всех свои проблемы.
Сажусь на скамейку возле офиса. Достаю телефон. Кому позвонить? Кто поможет? Слепо листаю телефонную книгу.
В голове всплывает слово, как спасательный круг, брошенный утопающему.
«Курлыки».
Нижние.
Это не болезнь. Это деревня. Там дом бабушки. Где я не была целых десять лет после ее смерти.
Закрываю глаза, пытаюсь вспомнить. Белёный домик с голубыми ставнями. Печка русская. Сад с яблонями. Колодец во дворе. Бабушка в цветастом переднике: "Людочка, иди блинов поешь!". Слёзы снова наворачиваются.
Дом там стоит. Должен стоять.