Изломы судеб. Роман - стр. 65
На протоколы допросов поставили факсимиле убитого. Затем в машине с надписью «Хлеб» перевезли с Лубянки в здание военной коллегии Верховного суда СССР. Там быстро состряпали протокол судебного заседания и приговор. Затем тело кинули в «воронок» с приговоренными в тот день к расстрелу. Вывезли на полигон «Коммунарка». Швырнули труп в заранее вырытую могилу. Через несколько минут на то, что некогда было Карлом Викторовичем Паукером посыпались расстрелянные. Николай Александрович после этого свой собственный факсимиле сжег.
Грянул третий Московский процесс. Снова Лебедеву пришлось сидеть на судебных заседаниях, затем докладывать о ходе разбирательства Хозяину. Как и на других процессах измученные пытками люди давали нужные судьям показания, оговаривали себя, соратников по борьбе, друзей. Ягода даже «сознался» в отравлении пролетарского писателя Максима Горького и наркома тяжелой индустрии Куйбышева. Некогда стелившийся перед ним генеральный прокурор Вышинский теперь отыгрывался по полной, унижая при каждом удобном случае бывшего всесильного наркома.
– Что же вы чувствуете, представ перед советским судом, заговорщик и фашистский наймит Ягода? – задал вопрос незадолго до вынесения приговора Вышинский.
– Я очень сожалею… – пробормотал Генрих Григорьевич.
– О чем вы сожалеете, преступник Ягода? – не унимался прокурор.
– Я очень сожалею, что всех вас не расстрелял! – взвизгнул подсудимый.
– Конвой! Выведите его из зала заседаний! – приказал председатель суда Ульрих. – Нам его показания больше не понадобятся! Подсудимый Ягода сам разоблачил себя в контрреволюционно-троцкистской деятельности!
Разумеется, в своей заключительной речи Вышинский заявил:
– Вражеских шпионов и заговорщиков расстрелять как бешеных собак!
Утром к Николаю в кабинет заглянул возбужденный и слегка хмельной Гулько.
– Ягоду вчера казнили и некоторых его прихлебателей из органов, – сообщил он.
– Вероятно, расстреляли? – попробовал уточнить Лебедев.
– Нет, казнили! Железными прутьями насмерть забили! Ежов казнью лично руководил. Всю ночь убивали. Мы два ящика гамбургского пива выпили. Ну и потом нарком поднес из своих запасов коньяка. Ну, нарком – молодец! Я от него такой прыти не ожидал! – пахнул перегаром Борис Яковлевич. – У тебя опохмелиться не найдется?
Николай достал бутылку армянского коньяка. Начальник наполнил стакан до краев и осушил его.
– Теперь пойду спать. Завтра в час дня буду докладывать Хозяину.
К часу дня Николай и проспавшийся Гулько прибыли к Сталину. Борис Яковлевич доложил о казни Ягоды.
– Что с остальными? – спросил вождь.
– Остальных, товарищ Сталин, завтра ночью в «Коммунарке» расстреляют.
– Съезди, посмотри. А наш воробышек Ежов – прыткий! Далеко полетит, если не остановить.
У Лебедева сложились странные отношения с новым наркомом. Он то приближал Николая, то отдалял его. Так во время выборов в Верховный Совет СССР Ежов сам предложил Лебедеву стать его доверенным лицом. Поехали в город Горький, где баллотировался нарком внутренних дел. Встреча с избирателями проходила в недавно построенном Дворце культуры работников автозавода. В соответствии с инструкцией, Николай Александрович вошел в здание первым. Войдя, он попытался придержать дверь, державшуюся на тугих пружинах. Рука в перчатке заскользила, дверь вырвалась и ударила по лбу наркома. «Ё… твою мать!» – заверещал полутораметровый Ежов, отброшенный на руки сопровождавших его лиц. Вышли на сцену. Зал, рассчитанный на несколько тысяч человек, встретил наркома овацией. Раскланиваясь с залом и аплодируя самому себе Ежов, цедил сквозь зубы нецензурщину в адрес сидевшего рядом Лебедева. Наконец, аплодисменты утихли. Николай зачитал биографию наркома и предоставил ему слово. Жуткую картину всеобщего заговора нарисовал тот в своем выступлении.