Изломы судеб. Роман - стр. 61
Внезапно закачался пол под самим Паукером. Хозяин приказал найти лучшего парикмахера Москвы. После проверки биографии и всех связей, включая друзей детства, того аттестовали как офицера госбезопасности и приставили в качестве брадобрея к вождю. Паукер заметался, постарался выслужиться. Как-то в присутствии Гулько и еще нескольких сотрудников он вдруг заявил:
– А отец Лебедева при царизме использовал наемный труд! Я как узнал об этом – у меня яйца поседели!
Через несколько минут Николая пригласил Сталин.
– Правда, что Паукер про тебя говорит? – спросил он.
– Так точно, правда, товарищ Сталин. Я про свое происхождение написал в автобиографии и анкете. Указал, что по решению товарища Дзержинского отец восстановил его мастерские после пожара, производил в них продукцию для Красной Армии. Был до своей смерти в тысяча девятьсот двадцать пятом году директором этого предприятия. Вероятно, товарищ Паукер не дочитал до конца…
– Ну вот, а ты говорил: «Яйца поседели!» – кивнул Хозяин Паукеру. – Иди, Лебедев, работай пока!
Через пару дней состоялось партийное собрание, рассмотревшее персональное дело Паукера Карла Викторовича. Сталин на него Лебедева и Власика не пустил. Велел Гулько договориться с партийным руководством об их отсутствии.
– У вас обоих дел хватает по обеспечению моей охраны! – сказал он Николаю Александровичу. – На расстрелы тебе тоже не надо ездить. Я об этом предупредил Гулько.
На собрании Паукера обвинили во всех смертных грехах, массе ошибок, допущенных в охране членов Политбюро, связях с осужденными оппозиционерами, высказали подозрения в сотрудничестве Карла Викторовича с немецкой разведкой. Решением партсобрания Паукера исключили из партии и уволили из органов внутренних дел. Через три дня его арестовали и поместили во Внутреннюю тюрьму на Лубянке. Дело поручили вести Гулько. Это означало, что теперь он возглавит управление.
– Не жалей, Лебедев! Ты еще накомандуешься, – успокоил Хозяин. – Да и дело тебе вести не надо бы. Во всяком деле могут быть ошибки. Здесь ошибки могут стоить человеческой жизни, а расплачиваться за них придется своей!
Между тем, готовился третий Московский процесс над оппозиционерами. Ему предшествовал пленум ЦК ВКП (б). На пленуме кипели страсти. Сталин приказал Лебедеву и Гулько не отлучаться из Кремля. Двери Ленинского зала Большого Кремлевского дворца иногда открывались, и Николай с начальником могли слышать полемику между членами ЦК.
– Вы хотели арестовать меня! – визжал, обращаясь к Ягоде, новый нарком внутренних дел Николай Иванович Ежов.
– Сожалею, что не сделал этого! – отвечал его предшественник, перемещенный из НКВД в наркомы связи.
В перерывах между заседаниями Гулько вызвали в комнату отдыха членов президиума.
– Пойдем! – сказал он Лебедеву, вернувшись. – Хозяин приказал взять Бухарина.
Чекисты шли по анфиладам комнат, окружавших зал заседаний.
– Бухарина брать идут! – шушукались вышедшие покурить старые большевики, увидевшие сиреневые гимнастерки.
Бухарина нашли на улице. Он курил у подъезда.
– Нарком внутренних дел приглашает вас к себе, Николай Иванович! – отдал честь Гулько.
– Раз приглашает – значит, надо ехать, – вздрогнул тот.
Бухарина привезли на Лубянку и сдали под расписку дежурному.
Ягода слишком много знал. Поэтому Сталин вынашивал план замены его на посту наркома внутренних дел. На одном из пленумов ЦК Хозяин сказал: