История Сочинителя. Творческое начало - стр. 32
Отсюда не всегда вытекает настоящее творчество, истинное. И авторам по наитию зачастую бывает трудно развиться. Необходимо ещё научиться овладевать соединением абсолютного знания со знанием «житейским» и трансформировать всё это в свой желаемый творимый мир.
Конечно, к такому пониманию не пришли ещё ни Чаадаев, ни Грибоедов, ни Батюшков, ни Пушкин, ни Лермонтов. Все они были теми путниками, что вышли на дорогу поиска смыслов. И творчество явилось им тем оружием, которым они вслепую прокладывали себе дорогу. Нужно было «нащупать» верный путь. Обрести понимание ответственности.
И с этой проблемой один на один столкнулся Гоголь.
Изначально ему было дано редкое качество, он был тем «нервным приёмником», который улавливал творческие ритмы.
Поэтический настрой он удачно влил в прозу. Авторское «я» быстро развивалось, но развивалось как бы совершенно бесхозно. От этого Гоголь породил целую плеяду типов людей – мелких и порочных, через какое-то время начавших шастать в реальной жизни. И нет ему равных в количестве созданных российских типов.
Он, можно выразиться, живописал русский этнос. Он создал (развил) всё будущее российское ничтожество – иногда жалкое, иногда очаровательное (подлец-милашка), иногда хамское, иногда подлое – но ничтожество. Это была трагедия Гоголя, и он её осознал.
Гоголь начинал в творчестве как шаловливый мальчик, он брал реальные черточки, частички от целого, и гиперболизировал их в величину, в целое. Это было забавно, смешно и… печально.
А когда он касался темы неких тайных сил, то так же по мальчишески вычленял из мрака страх и ужас и перевоплощал их в гигантскую мистическую силу, которая будто бы лежит в основе всего. Она и легла. И отсюда – вся последующая неразбериха с желанием не дать выйти этой силе из человека и противопоставить ей «веру в Бога».
Но откуда истоки творческих приёмов Гоголя?
Здесь нужно вспомнить о его главном «учителе» – Гофмане. Русская литература ещё не раз будет подпитываться от творчества иноземного.
Но Гофман – грандиознейший талант человечества. Это почти всё, чего достиг в художественности Запад. Это его вершина.
Были Данте, Шекспир, Сервантес, Рабле, Байрон и Гёте. Но истинного приближения к Художественному Методу западные языки достигли в немецком – в Гофмане. Это предел. И, заметьте, не полной Художественности, как в русском языке.
Гофман попытался соединить (и как ярко) в своём творчестве и музыку, и живопись, и смыслы. Отсюда родились причудливые образы. Но живого слияния у него не получилось, его авторское «я» не влилось в это единство. Немецкий язык не достиг таких возможностей, традиционно его идея была в другом – в понятийном развитии. Вот почему творчество Гофмана так холодно, так стеклянно и как бы состоит из отдельных частей.
В каждом языке есть своя мечта. Это «душа» языка.
Немецкий язык занимался анализом мироустройства, он стал как бы некой лабораторией, исследующей законы бытия и несущей в своей основе имперские, триумфальные замыслы. И можно сказать, что русский язык есть языковая мутация, возникшая в процессе смешения и слияния различных мечтаний, языковых идей и вобравшая в себя мечты Авторов и Сочинителей, создавших художественность в разных языковых структурах. Борьба этих идей и мечтаний внутри русского языка и создала феномен «загадочной русской души», «русскую идею» и все последующие социальные потрясения.