Испанская баллада - стр. 74

– Ты издеваешься, мой милый, – ласково ответил король. – Мои лучшие рыцари не удовлетворятся столь нищенской подачкой! Назначь пожертвование в восемь тысяч мараведи.

На этот раз дон Иегуда не мог не поморщиться. Но он не стал спорить. Вместо того низко склонился перед королем и сказал:

– Государь, ты отдаешь двадцать четыре тысячи золотых мараведи на благочестивые дела. Бог непременно вознаградит тебя. – Быстро справившись с волнением, он прибавил веселым голосом: – Я и без того ожидал, что Господь явит тебе свою милость. Я уже заранее все предусмотрел.

Король взглянул на него с удивлением.

– С расчетом на то, что милостивый Господь вознаградит тебя наследником престола, – пояснил Иегуда, – я приказал моим законоведам пересмотреть реестр подарков на крестины.

Дело в том, что в старых книгах было записано: при рождении первого сына король вправе стребовать со своих вассалов дополнительный налог; эти деньги (а суммы назначались немалые!) должны были пойти на достойное воспитание престолонаследника.

Как и донья Леонор, дон Альфонсо уже не чаял обзавестись наследником, и то, что эскривано столь твердо верил в его счастье, обрадовало короля. Он оживился, улыбнулся смущенно и сказал:

– Ты и впрямь очень предусмотрительный человек.

И так как еврей без колебаний согласился выдать нужную сумму, дон Альфонсо уже решил было про себя: хорошо, он поручит взыскание саладиновой десятины своему эскривано, а не дону Мартину.

И однако, еврей почему-то обошел молчанием саладинову десятину, причитающуюся с альхамы. Ни полсловом о ней не обмолвился.

– А что там с вашей саладиновой десятиной? – вдруг без всякого перехода напустился король на еврея. – Мне говорили, будто вы хотите надуть церковь. Я этого не потерплю, тут вы со мной лучше не шутите.

Неожиданный выпад короля вывел Иегуду из равновесия. Но он рассудил, что судьба сефардских евреев сейчас зависит от его языка, а потому сдержался, приказал себе не терять терпения и взвешивать каждое слово.

– На нас возвели поклеп, государь, – ответствовал он. – Саладинову десятину, причитающуюся с альхамы, я уже давно включил в свою смету. Иначе неоткуда было бы взять те деньги, которые ты сейчас потребовал. Но твои еврейские подданные хотят платить эту подать именно тебе, государь, а не всякому, кто вздумал бы того домогаться.

Дон Альфонсо, в душе довольный тем, что Иегуда легко отвел от себя обвинения дона Мартина, все же решил сбить с него гонор:

– Выражайся почтительнее, дон Иегуда! Ты сказал «всякий», а ведь речь идет об архиепископе Толедском.

– В статуте, пожалованном альхаме твоими отцами и дедами и подтвержденном твоей королевской милостью, – начал объяснять Иегуда, – указано, что наша община обязана платить подати только тебе, и никому другому. Если ты повелишь, десятина, разумеется, будет выплачена господину архиепископу. Но тогда альхама отдаст ему ровно десятину доходов, и ни сольдо больше; это будет тощая десятина, ибо стричь козла, который брыкается, довольно трудно. Зато если десятина будет предназначена тебе, государь, это будет увесистая, богатая десятина, дабы ты знал, как сильно толедская альхама тебя любит и уважает. – И тихо, проникновенно прибавил: – То, что я скажу тебе сейчас, возможно, разумнее было бы утаить. Но я честно служу тебе, поэтому не могу умолчать вот о чем. Если нам придется платить подать ради завоевания города, который мы испокон веку почитаем святым и который сам Бог определил