Испанская баллада - стр. 58
– Крестоносцы будут прибывать небольшими отрядами, – возразил Манрике, – они не смогут противостоять дисциплинированной, отменно организованной армии халифа.
Но поскольку король все еще не сдавался, дону Манрике пришлось назвать истинную причину, по которой кастильцам придется бездействовать. Он взглянул дону Альфонсо в лицо и произнес медленно и отчетливо:
– Рассчитывать на победу можно только в том случае, если ты, государь, заручишься поддержкой твоего коронованного брата-арагонца. Причем его поддержка должна исходить от чистого сердца, он должен верить тебе всецело. Надо, чтобы дон Педро добровольно препоручил тебе командование. Если не будет единоначалия, христианские армии нашего полуострова не смогут противостоять халифу.
В душе дон Альфонсо понимал, что это так. Он ничего не ответил. На том и кончилось заседание совета.
Когда он остался один, его охватило настоящее бешенство. Скоро ему исполнится тридцать три года, он прожил целый человеческий век, а судьба так и не позволила ему свершить хоть что-то воистину великое. Александр в том же возрасте покорил целый мир. Теперь наконец явилась великая, единственная возможность – начинается крестовый поход. А эти, эти – своими неопровержимыми, хитрыми рассуждениями они стараются ему воспрепятствовать, они не дадут ему завоевать славу нового Сида Кампеадора.
Но нет, он не позволит, чтобы они лишили его великого жребия. И если этот молокосос, этот вшивый арагонский мальчишка, откажется поставить войско под его начало – что ж, он выступит в поход без него. Сам Бог назначил ему предводительствовать рыцарями Запада, и он никому не позволит вырвать у себя из рук это священное право. Он и без арагонцев раздобудет подкрепление для своего войска. Ему помогут крестоносцы, которые прибудут в его владения. Их поддержка потребуется на несколько месяцев, а потом пусть себе плывут дальше, в Святую землю. Если у него – сверх собственного, кастильского войска – будет еще двадцать тысяч солдат, он завоюет весь Андалус, дойдет до южного побережья и вторгнется в Африку прежде, чем халиф успеет собрать войско. И тогда этот Якуб аль-Мансур дважды пораскинет мозгами, стоит ли обнажать восточную границу своей державы ради того, чтобы удержать Андалус.
Нужны только деньги. Деньги на поход, который продлится не меньше полугода, деньги, которых достанет на жалованье наемным солдатам.
Он распорядился, чтобы пришел Иегуда.
Иегуда, когда ушей его достигла весть о новом крестовом походе, встревожился, но в то же время ощутил сильнейший внутренний подъем. Вот и пришла великая война, которой все опасались; на границах между исламом и христианским миром опять неспокойно, а значит, перед ним, Иегудой, открывается великое поприще, его ждет высокая миссия. Кто же, как не он, эскривано кастильского короля, сможет даровать мир полуострову?
Он не мог лишний раз не подивиться мудрости своего друга Мусы. Всю жизнь Муса внушал ему: сохраняй невозмутимость, поменьше хлопочи, поменьше исчисляй и взвешивай, покорись судьбе, ибо она повергает в прах все расчеты и планы. Но он, Иегуда, не мог отказаться от привычки рассчитывать все заранее, не мог сидеть в бездействии. Когда по вине короля едва не разразилась война с Арагоном, к каким только хитростям не прибег он, Иегуда. Он так старался, он изъездил всю страну – сначала север, потом юг, потом опять север, – вел какие-то переговоры, вступал в какие-то сделки. Потом то же самое пошло по второму кругу, и когда он постиг, что все расчеты были тщетны, он возроптал на самого Бога. Но судьбе, мудрой и лукавой, как и друг его Муса, угодно было распорядиться таким образом, чтобы великое благо произросло из того, что казалось ему величайшим злом. Распри с Арагоном, которые он так старался отвратить, теперь не позволят дону Альфонсо вступить в войну. Выходит, не его, Иегуды, дальновидные расчеты и взвешивания, а дурацкая, безрассудная выходка дона Альфонсо принесет счастье и мир полуострову.