Идущие. Книга I - стр. 65
«А почему тут нет заборов?» – спросил он.
«Заборы для тех, кто делает двери – напрасны, – ответила Лучик, будто цитируя. – Это мне рыжая как-то сказала, только не объяснила, что она имеет в виду. Но я тоже заметила, когда здесь гуляла. Ни заборов, ни оград, ничего, что ограничивало бы. Мне кажется, так потому, что здешние люди руководствуются каким-то другими границами, не рукотворными».
«Или здешнее начальство поощряет любопытных, – пробормотал Курт. – Прайм и тот… директор…»
«Не знаю насчет поощрения, – произнесла Лучик. – Но лучше, думаю, не попадаться».
Курт отхлебнул лимонада. Он был не очень похож на привычный ему, тот, что из прошлой жизни – более… острый, что ли, и вкус насыщенней, гуще. Курт задумался, пытаясь подобрать сравнение, и, споткнувшись обо что-то, чуть не пропахал носом землю.
«Аккуратно, тут всюду корни. В темноте их можно принять за змей».
«Ты ходила сюда в темноте?»
«Спускалась. Потому что сидела там долго. Там, наверху. Завораживает…»
«Тогда нам следовало взять с собой фонарик».
«Ну, мы же не будем до сумерек. Покажу тебе город, и только».
«Город за холме?» – Курт не очень понял.
«Под холмом, внизу. Вернее, под холмами. Больница тоже стоит на возвышенности».
Значит, где-то рядом с ними спал, дышал и переговаривался тёплый человеческий улей – автомобильный рокот, звон трамваев, светящиеся жёлтым окна, детский смех. Чего и следовало ожидать, конечно, – какая больница не связана с городскими службами? А за городом она расположена просто из терапевтических соображений: тишина, чистый воздух, природа. Но что здесь такого таинственного – какой-то город внизу… Курт спросил об этом.
«Он – не какой-то. Он – необычный».
Они уже преодолели большую часть дороги – к вершине холм становился песчаным, лысел. Сосны росли реже, черничник почти исчез, зато вдоволь было поваленных брёвен, пней и вереска. Вереск цвел фиолетовым и отчего-то пах яблоками. Над ним роились жадные до нектара шмели.
«А в чём его необычность, увидишь, – продолжила Лучик. – И мне очень хочется знать, как именно ты это увидишь».
«Глазами, – великодушно поделился Курт. – По-другому не умею».
«Я имею в виду – что увидишь, какую картину. Предполагаю, что для тебя она будет особенной».
«Ну, если жители этого твоего городка пустят в мою честь фейерверк, то да».
«Болтушка».
Лучик весело глянула на него через плечо, и Курт подумал ещё: не только лес с растущими у его напитанных влагой корней колокольчиками и фиалками, но и золотистое, жаркое от солнца вересковое взгорье. Цветущие цветочные глаза. Озорство и улыбка, в отличие от смертного ужаса, который он в этих глазах однажды видел, казались влитыми в них природой. Тот ужас вызвал человек.
«Только не говори мне, что это станет моим прозвищем», – жалобно сказал Курт.
«Тогда веди себя хорошо».
Он клятвенно пообещал, что постарается, допил свой лимонад, споткнулся ещё раз, полюбовался мимоходом на деловитую колонию крупных чёрных муравьев, обосновавшихся в старом пне, и заприметил несколько кустиков земляники. Узорные листья её выгорели от июльского зноя – пошли жёлтыми и рыжими пятнами. Кое-где ещё темнели небольшие спелые ягоды. Курт, не замедляя шага, стал собирать землянику в пригоршню, чтобы угостить свою спутницу, увлёкся и не заметил, как они выбрались на вершину – Лучик просто сказала «Пришли» и остановилась.