Хулиганский Роман (в одном, охренеть каком длинном письме про совсем краткую жизнь), или …а так и текём тут себе, да… - стр. 26
В дальнейшем, страшась наказания, я заметал следы листками аккуратно нарезанной газеты из матерчатой сумки у двери, но очарование тихих странствий по стене безвозвратно утратилось.
( … мой сын Ашот в пятилетнем возрасте иногда мочился мимо унитаза – на стену.
Несколько раз я объяснял ему, что так неправильно и нехорошо, а если уж случилось промахнуться – изволь подтереть с пола.
Однажды он заносчиво воспротивился и я, схватив его за ухо, отвёл в ванную, велел взять половую тряпку и снова привёл в туалет, где, стиснутым от сдерживаемого бешенства голосом, приказал собрать всю мочу с пола тряпкой. Он повиновался.
Конечно, в более продвинутых странах за такую педагогику можно запросто раскрутиться вплоть до лишения родительских прав, но правым я и поныне считаю себя – ни один биологический вид не способен выживать в собственных отходах.
Я бы ещё мог понять, если б он плевал на стены, но в построенном мною доме их покрывала известковая побелка, а по извести слюна не поползёт.
Несколько лет спустя наскреблись средства на облицовку кафелем, но дети уже стали взрослыми…)
Воспроизводя мир полувековой давности, чувствуешь себя, типа, всемогущим и детали конструкции подгоняешь как самому понравится – никто не уличит.
Да только вот себя-то не обманешь и я должен признаться, что сейчас, на расстоянии в пятьдесят лет, не всё удаётся восстановить со стопроцентной достоверностью.
Например, я далеко не уверен, что голубиная загородка на чердаке вообще как-то связана с офицером Савкиным, не исключено, что это сооружение принадлежало Степану Зимину, отцу Юры и Лидочки.
Или там были две загородки?
И мне не достаёт уверенности заявить о наличии голубей в той, или иной загородке (но была ли вторая?), когда я впервые отважился полезть вверх по железной лестнице навстречу чему-то неведомому, неразличимому в сумеречном квадрате проёма над головой.
Вполне возможно, мне просто вспомнилось замечание, услышанное в разговоре родителей, что даже и голуби Степана страдают из-за его запоя.
Несомненным остаётся лишь трепетный восторг первооткрытия, когда, оставив далеко внизу – на лестничной площадке – сестру, с её зловещими предсказаниями об убиении меня родительской рукой, и брата, безмолвно следящего за каждым моим движением, я вскарабкался в новый мир распростёршийся под шифером крыши.
Через пару дней Наташка прибежала в нашу комнату с гордостью объявить – Сашка только что тоже залез на чердак…
Так что, вполне возможно, никаких голубей на чердаке уже не было, но во дворе квартала их хватало.
Планировка квартального двора являла собой редкостный шедевр геометрической правильности: внутрь прямоугольника, ограниченного шестью зданиями, был вписан эллипс дороги, по обе стороны которой тянулись дренажные кюветы, перекрытые мощными мостками – строго напротив каждого из срединных подъездов.
Две неширокие бетонные дорожки рассекали эллипс натрое, под прямым углом к его продольной оси; образованный ими и вдольдорожными кюветами прямоугольник разделялся опять-таки на три части дополнительной парой дорожек параллельных оси и друг дружке, которые, перпендикулярно сходясь с первой парой, преломлялись в диагональные лучи дорожек протянувшихся к мосткам центральных подъездов угловых зданий, и из точек пересечения-преломления-лучеиспускания исходили бетонированные дуги описанные вокруг двух круглых деревянных беседок, превращая двор в образчик совершеннейшей геометризации, на которую не всякий Версаль потянет.