Хулиганский Роман (в одном, охренеть каком длинном письме про совсем краткую жизнь), или …а так и текём тут себе, да… - стр. 19
Например, что первенец начал ходить на железнодорожном вокзале, при отъезде на Валдай, и на последующих остановках поезда папа выносил меня на перрон станций для закрепления навыков прямохождения, поскольку слишком шаткий пол летящего вагона не способствовал тренировкам…
На новом месте семью поселили в деревянном доме, из которого меня выпускали для самостоятельных прогулок в огороженный штакетником дворик, и мама просто диву давалась – где я умудряюсь находить такую грязищу, чтоб за считанные минуты вернуться домой завозюканным по самую макушку.
В очередной раз переодев меня в чистое, она попросила папу проследить и выяснить причину.
И он увидел, как наш Серёженька прямиком потопал в угол двора, сдвинул висящую на одном лишь гвозде штакетину и – вот он уже на улице, где возле соседнего домика свалена горка песка для стройки.
Он влазит на неё, ложится и едет на пузе до самого низа по мокрому от дождей песку. Да ещё и хохочет – такой довольный, дальше некуда.
Где уж настираться на такого!
Покуда мама заново меня переодевала, папа взял молоток да и прибил незакреплённую дощечку, а потом вместе с мамой стал потихоньку наблюдать – что дальше будет?
Ребёнок вышел во двор, подошёл к привычному месту, потянул досочку, но та и не шелохнулась. Соседние тоже не подались.
Мальчик дважды прошёл вдоль заборчика, дёргая каждую из штакетин, потом встал и – разревелся…
Ни домик, ни дворик в памяти моей не сохранились, но на этом месте родительских сказаний у меня начинало сопереживательно пощипывать в глазах…
А от другой легенды мягкая лапа ужаса ложилась на шею, впиваясь когтями пониже затылка, когда мама вдруг затревожилась, что меня давно уже не видно и не слышно, и послала папу посмотреть.
Он вышел во двор, на улицу – нет нигде.
И никто из соседей не видел, а уже вечереет.
Он снова прошёл улицу из конца в конец, и тут ему услышался шум речки.
Тогда он поспешил к почти отвесному обрыву над бурно вздувшейся после недавних дождей речкой и там – внизу – различил сынулю. Бегом туда!
Поток шумно катящейся воды поглотил узкую полоску берега под обрывом – пришлось брести по колено в воде.
Мальчик притискивался к крутому глинистому обрыву, вцепившись в стебель полусухой былинки, а ногами уже наполовину в воде, и даже не ревел, а только хныкал: ыхы, ыхы.
Папа закутал его в пиджак и еле нашёл место, где можно было выбраться наверх без рук…
Зато как же трепетали гордостью крылья моего носа от рассказа, что это именно я дал имена моему брату и сестре!
Поскольку моё имя досталось мне в честь папиного брата, то последовавших двойняшек договорились назвать как маминых брата и сестру.
В роддоме их так и называли – Вадик и Людочка.
Но когда новорожденных принесли домой и спросили у меня как же их назовём, я моментально ответил:
– Сяся-Тятяся.
И сколько ни пытались меня переубедить, я упорно стоял на своём.
Вот почему моего брата зовут Александр, а сестру – Наталья.
~ ~ ~
>~ ~ ~детство
Самой первой засечкой, стартовой чертой откуда начался отсчёт моей нелегендарной истории, стал яркий свет утреннего солнца – чьи лучи заставили меня крепко прищуриться и вертеть головой, когда по пути в детский сад мы с мамой остановились на взгорочке, пережидая поток людей в чёрном. Шагая мимо, толпа окликает меня весёлыми приветами, прихохатывает, а я с гордой важностью держу маму за руку – вон сколько взрослых зэков знают меня по имени!