Графоманка - стр. 27

В очередной раз оценив чёрный юмор кармы, Лера стащила с пяток кроссовки. До треска в ушах сжала челюсти. И со словами: «Буть ты проклят!» стянула одним движением штаны, другим - футболку. И встала перед ним в одних трусах, как девочка перед детсадовским дядей-доктором.

- С такой грудью либо в Пусси Райот, либо в эскорт. Но ты для того и другого слишком… зажата.

Лера вспыхнула и упрямо расправила плечи, стараясь игнорировать жжение в сосках и дрожь в голосе:

- Это называется - независима!

- Да, я видел твою независимость. Сразу захотел посягнуть на неё, но ты оказала вооруженное сопротивление. Теперь я должен ответить… Трусы тоже снимай!

Это сон. Это сон. Это страшный сон…

Сейчас она дойдёт до края, упадёт, а потом обязательно проснется. В Москве. Всё переосмыслит и удалит блог. Потому, что когда снится, что падаешь - это значит растёшь.

- Ты зачем мою Эммануэль сбрила?! - но кошмар продолжался. - Я хотел окунуться в юношеские воспоминания, - проговорил Граф с усмешкой и Лера поклялась, что откроет глаза только по будильнику.

- Думаешь, если ты не видишь меня, значит я на тебя не смотрю? - без изображения его голос не так пугал. Но возникла другая проблема - он… возбуждал. Где-то глубоко в Лериной вселенной начал формироваться космический вихрь. Пугающий и манящий одновременно.

- В следущий раз оставляй на киске немножко. Не люблю сфинксов. И убери руки от груди.

Лера опустила руки по швам, буквально ощущая скрип в суставах. От этих его приказов пробирало ознобом до костей. Резко захотелось пить и провалиться сквозь землю.

- Потрогай себя ТАМ! Поласкай! - продолжал слегка севший голос. - Ты же знаешь, как это делается?

Лера знала. Она не тундра. Она живой человек с потребностями, вынужденный подавлять свои желания, потому что… до смерти боится душевных ран. Однажды испытав боль потери, она сознательно огородилась от людей, чтобы больше никого не терять. Никого не любить. Быть свободной, гордой одиночкой. И она была такой. И ее все устраивало. И она могла устроить себе разрядку, когда того требовал организм. Но у себя дома, под одеялом, в пижаме, а не стоя голышом перед главарём Сибирский мафии.

- Лера, ты ведь не хочешь, чтобы это сделал я? - вкрадчиво разрезал тишину Граф. - Или хочешь?

Раньше, чтобы увлажниться, ей нужно было простимулировать себя пальцами. Чтобы кончить - представить, что это пальцы того мальчика-десятиклассника из соседнего подъезда - хозяина Стаффорда по кличке Граф.

Сейчас Лере стыдно было признать, что ни стимуляции, ни образа мальчика не требовалось. Она была неприлично, неподвластно себе влажна. Впервые в жизни она тонула сама в себе.

- Дотронься до своей звезды, Лера! И покажи мне, какая ты мокрая.

Господи, пусть это поскорее закончится! Это невозможно!

Это было негуманно. Нельзя жечь людей заживо! Это запрещено конвенцией по правам человека!

Новодворскую затрясло, как на электрическом стуле. Она всхлипнула то ли от жалости к себе, то ли прощаясь с той Лерой, какой уже никогда не будет, то ли с тем мальчиком, которого больше никогда не вспомнит. Шагнув назад, она воткнулась голыми ягодицами в край стола. И скользнула рукой во влажную, пульсирующую гладкость.

- Разведи ноги!

Она сама поразилась, с какой лёгкостью выполнила требование, готовая возненавидеть уже и себя за то, что никак не сопротивляется его голосу.