Граф Калиостро, или Жозеф Бальзамо. Том 2 - стр. 44

Произнося эти слова, Бальзамо с невыразимой нежностью глядел на трепещущую Лоренцу.

– Я правду говорю? – спросил он у нее.

– Нет, нет, это неправда, – пылко возразила она. – Ты же сам видишь, я слишком тебя люблю, чтобы помешать тебе, подобно всем этим неразумным и бессердечным женщинам.

Бальзамо позволил обольстительнице привлечь себя в объятия.

Внезапно раздался двукратный звон колокольчика в руках Фрица – один раз, потом второй.

– Два посетителя, – сказал Бальзамо.

Телеграфное сообщение Фрица завершилось сильным, резким звонком.

Бальзамо высвободился из рук Лоренцы и вышел, оставив молодую женщину по-прежнему спящей.

По дороге ему встретился гонец, ждавший приказа.

– Вот письмо, – сказал Бальзамо гонцу.

– Что мне с ним делать?

– Доставить по адресу.

– Это все?

– Это все.

Адепт осмотрел письмо и печать, не скрыл своей радости при виде их сохранности и растаял в темноте.

– Какая жалость, что нельзя оставить у себя подобный автограф! – вздохнул Бальзамо. – А пуще того обидно, что нельзя через верных людей передать его королю!

Тут перед ним вырос Фриц.

– Кто они? – спросил Бальзамо.

– Женщина и мужчина.

– Они уже сюда приходили?

– Нет.

– Ты их знаешь?

– Нет.

– Женщина молода?

– Молода и хороша собой.

– А мужчина?

– Лет шестидесяти или шестидесяти пяти.

– Где они?

– В гостиной.

Бальзамо вошел в гостиную.

Лицо графини было полностью скрыто длинной накидкой; она успела заехать к себе в особняк и одеться, как одевались горожанки среднего достатка.

Приехала она в фиакре в сопровождении маршала, который, испытывая большие опасения, чем она, оделся в серое, чтобы походить на дворецкого из богатого дома.

– Вы узнаёте меня, господин граф? – произнесла г-жа Дюбарри.

– Прекрасно узнаю, графиня.

Ришелье держался поодаль.

– Извольте сесть, сударыня, и вы, сударь.

– Этот господин мой эконом, – сказала графиня.

– Вы заблуждаетесь, сударыня, – возразил Бальзамо с поклоном, – этот господин – герцог де Ришелье, которого я прекрасно узнал, и с его стороны было бы воистину проявлением неблагодарности, если бы он не узнал меня.

– Это почему же? – спросил герцог, совершенно сбитый с толку, как сказал бы Таллеман де Рео[20].

– Господин герцог, тот, кто спасает нам жизнь, заслуживает, сдается мне, некоторой благодарности.

– Вот вам, герцог! – со смехом воскликнула графиня. – Вы слышите?

– Как! Вы, граф, спасли мне жизнь? – удивился Ришелье.

– Да, монсеньор, в Вене в тысяча семьсот двадцать пятом году, когда вы были там посланником.

– В тысяча семьсот двадцать пятом году? Да вы тогда еще и на свет не родились, сударь мой!

Бальзамо улыбнулся.

– Тем не менее я стою на своем, герцог, – сказал он, – поскольку встретил вас тогда умирающим, а вернее, мертвым; вас несли на носилках, незадолго до того вы получили добрый удар шпагой, пронзивший вам грудь; доказательством нашей встречи может послужить то, что я влил в вашу рану три капли моего эликсира… Вот здесь, в том самом месте, где красуется ваше алансонское кружево, несколько пышное для эконома, – недаром же вы его комкаете в руке.

– Погодите, – перебил маршал, – но вам никак не дашь больше тридцати – тридцати пяти лет, граф.

– Полноте, герцог! – заливаясь смехом, воскликнула графиня. – Перед вами стоит чародей – теперь-то вы верите?

– Я вне себя от изумления, графиня. Но в таком случае, – продолжал герцог, снова обратившись к Бальзамо, – в таком случае ваше имя…