Граф Калиостро, или Жозеф Бальзамо. Том 2 - стр. 24

– Ах, графиня!

– Разумеется. Воров ведь вешают?

– И что же?

– Разве я не похитила места госпожи де Граммон?

– Графиня!

– Еще бы! В этом и состоит мое преступление, государь.

– Ну, графиня, будьте же справедливы: вы меня вывели из себя.

– И что же дальше?

Король протянул ей руки:

– Мы оба были не правы. Давайте простим друг друга.

– Вы всерьез хотите примирения, государь?

– Слово чести.

– Ступай, Шон.

– Распоряжаться об отъезде не нужно? – спросила у сестры молодая женщина.

– Напротив, распорядись обо всем, как я велела.

– А!

И Шон вышла.

– Итак, вы мною дорожите? – обратилась графиня к королю.

– Больше всего в жизни.

– Подумайте над тем, что вы говорите, государь.

Король и в самом деле подумал, но отступить он не мог; во всяком случае, он хотел узнать, каковы будут требования победителя.

– Говорите, – сказал он.

– Сейчас. Но обратите внимание, государь! Я готова была уехать без единой просьбы.

– Я это видел.

– Но если я останусь, я кое о чем попрошу.

– О чем? Мне нужно знать о чем, только и всего.

– Ах, вы прекрасно это знаете.

– Нет.

– Судя по вашей гримасе, вы догадываетесь.

– Об отставке господина де Шуазеля?

– Вот именно.

– Это невозможно, графиня.

– Тогда – лошадей!

– Послушайте, строптивица…

– Подпишите либо приказ о заточении в Бастилию, либо об отставке министра.

– Можно придумать нечто среднее, – возразил король.

– Благодарю вас за такое великодушие, государь: если я правильно поняла, мне позволят уехать без помех.

– Графиня, вы женщина.

– К счастью, это так.

– И о политике рассуждаете воистину как своенравная, разгневанная женщина. У меня нет причины дать отставку господину де Шуазелю.

– Как же, он идол ваших парламентов, он поддерживает их бунт.

– В конце концов, нельзя же без предлога…

– В предлоге нуждается только слабый.

– Графиня, господин де Шуазель – порядочный человек, а порядочные люди редки.

– Этот порядочный человек продает вас черным мантиям, которые поглощают все золото у вас в королевстве.

– Не будем преувеличивать, графиня.

– Не все, так половину.

– О господи! – вскричал раздосадованный Людовик XV.

– В самом деле, – также возвысила голос графиня, – до чего я глупа! Какое мне дело до парламентов, до Шуазеля, до его правления? Какое мне дело до самого короля – ведь я у него не более чем крайнее средство?

– Вы опять за свое.

– Да, государь.

– Ну, графиня, дайте мне два часа на размышление.

– Даю вам десять минут, государь. Я пойду к себе в спальню, подсуньте мне под дверь ваш ответ: вот бумага, вот перо, вот чернила. Если через десять минут ответа не будет или он будет не таков, как мне надо, – прощайте, государь! Забудьте обо мне, я уеду. В противном случае…

– В противном случае?

– Дерните за веревочку, дверь откроется.

Дабы соблюсти приличия, Людовик XV поцеловал руку графине, а та, удаляясь, метнула ему, словно парфянскую стрелу, самую соблазнительную из своих улыбок.

Король не пытался ее удержать, и графиня заперлась в соседней комнате.

Через пять минут между шелковым шнуром, обрамлявшим дверь, и ворсом ковра протиснулся сложенный вчетверо листок бумаги.

Графиня жадно пробежала глазами содержание записки, поспешно нацарапала несколько слов, обращенных к г-ну де Ришелье, который прогуливался во дворике, под навесом, и томился ожиданием, опасаясь, как бы его не заметили.

Маршал развернул записку, прочел и, разбежавшись, несмотря на свои семьдесят пять лет, помчался в большой двор, где ждала его карета.