Гойя, или Тяжкий путь познания - стр. 70
– Садитесь и вы, – велела она через плечо.
Он неловко опустился на землю, ему мешала шпага, острые камешки впивались в тело.
– Cubríos![42] – приказала Альба, и он не знал, невольно или намеренно, всерьез или в шутку она употребила известное выражение, которым король оказывал честь своим двенадцати первым грандам.
Она сидела на камне, эта маленькая, изящная, своевольная женщина, и смотрела поверх залитой полуденным сиянием пустоши на замок. Так, наверное, сидел когда-то ее знаменитый предок, в очередной раз явившись по вызову короля Филиппа; здесь он, возможно, обдумывал приказы короля, которые тот отдавал в своей тихой, вежливой манере, – напасть на какое-нибудь непокорное государство, сжечь какую-нибудь провинцию, ставшую рассадником ереси.
Альба сидела тихо, остальные тоже застыли в неподвижности. Дрожащий горячий воздух над бескрайней каменной пустыней, из которой вырос замок, огромный и мертвый, как и сама пустыня, казалось, заворожил ее.
Гойя тоже неотрывно смотрел на этот призрачный пейзаж. И вдруг он увидел нечто огромное, бессущностное и в то же время отчетливо-зримое, серо-буро-белёсое, как пустыня, похожее на гигантскую ползущую жабу. А может, черепаху? Это нечто имело человеческую голову с огромными выпученными глазами. Оно медленно, но неотвратимо приближалось с широкой, веселой, сатанинской ухмылкой на чудовищной исполинской роже, уверенно предвкушая добычу. Надо было немедленно уходить, спасаться! Почему все так спокойны и невозмутимы? Есть призраки, промышляющие лишь по ночам, а есть такие, которые обретают силу днем. Эти встречаются редко, зато они опаснее. Гойя знал одно такое чудище, являвшееся средь бела дня, он слышал о нем еще ребенком. У него были безобидные и даже приятные прозвища – Эль Янтар, Обед или, еще лучше, Сиеста. Но эта «жаба» с ее веселой ухмылкой и с этим сиянием – коварный призрак, который появляется только на солнце, и нужно найти в себе силы, чтобы встать и уйти.
Тут Альба вдруг нарушила молчание, и призрак мгновенно исчез, пустыня вновь стала обыкновенной.
– Знаете, в этот раз в Эскориале со мной случится нечто необычайное… – сказала она.
– Почему вы так думаете? – спросил Гойя.
– Мне предсказала это моя Эуфемия, – ответила Каэтана, – а ей можно верить. Она умеет заглядывать в будущее. Она знается с ведьмами. Когда-нибудь она разозлит меня, и я донесу на нее инквизиции.
– Не богохульствуйте, душечка, – откликнулась дуэнья. – Господин придворный живописец – человек умный и понимает шутки, но вы ведь, чего доброго, забывшись, можете сказать такое и при чужих людях.
– Расскажи нам что-нибудь, Эуфемия, – попросила Альба. – Расскажи о тех, что были заживо погребены в стенах Эскориала.
– Это старые небылицы, и дон Франсиско их, верно, знает.
– Не ломайся! Рассказывай! – велела Альба, и Эуфемия поведала им следующую историю.
Один юноша из деревни Сан-Лоренсо, по имени Матео, бранил монахов, возмущаясь высокими податями, которыми монастырь обложил крестьян, и вообще прослыл еретиком. Монахи донесли на него. Тогда Матео превратился в черного пса и выл ночи напролет, чтобы натравить крестьян на монахов. В конце концов те повесили пса на коньке монастырской крыши. Он же снова изменил обличье, превратился в статного молодого воина, явился в деревню, сказал, что убил сто двадцать семь мавров, и снова начал возбуждать крестьян против братии. Но один ученый монах, распознав в воине повешенного пса и прежнего смутьяна Матео, донес на него инквизиции. Когда пришли стражники, воин опять превратился в собаку. Тогда монахи поймали собаку и заживо замуровали ее в фундаменте возводившегося нового корпуса. Это было как раз в то время, когда обитель перестраивалась в замок Эскориал.