Гойя, или Тяжкий путь познания - стр. 53

Их величества вскоре торжественно удалились, довольно сухо попрощавшись с хозяйкой. Гойя остался. Большинство других гостей тоже не спешили откланяться.

Дон Гаспар Ховельянос решил, что теперь самое время обратиться к хозяйке дома с назидательной речью. Он хотел сделать это сразу же после ее дерзкого ответа королеве, но гордая и прекрасная дама в своей горячей любви к отечеству, равно как и в своей безрассудности, показалась ему аллегорией его родины, и у него не хватило духу высказать свое мнение в присутствии ее соперницы.

– Сеньора, – сказал он с важным видом, – донья Каэтана, я понимаю, какую боль причинило вам известие о том, что война будет окончена, не увенчавшись победой. Поверьте, мое сердце предано Испании не меньше, чем ваше, но мой мозг подчиняется законам логики. На сей раз советники короля оказались правы. Продолжать войну было бы губительно для страны, к тому же нет более страшного преступления, чем бессмысленная война. Мне тяжело предлагать даме представить себе ужасы войны. Но позвольте кратко процитировать величайшего писателя этого столетия: «Наступая на валявшихся повсюду мертвых и умирающих, он добрался до соседней деревни; она была превращена в пепелище. Эту аварскую деревню болгары спалили согласно законам общественного права. Здесь искалеченные ударами старики смотрели, как умирают их израненные жены, прижимающие детей к окровавленным грудям; там девушки со вспоротыми животами, насытив естественные потребности нескольких героев, испускали последние вздохи; в другом месте полусожженные люди умоляли добить их. Мозги были разбрызганы по земле, усеянной отрубленными руками и ногами»[37]. Прошу простить меня, господа, за то, что я подверг ваш слух столь тяжкому испытанию. Однако я по собственному опыту могу сказать: автор прав. И уверяю вас, злодеяния, подобные тем, что описаны в этой книге, происходят и сейчас, прямо сейчас, в эту самую ночь, в наших северных провинциях.

То, что сеньор де Ховельянос публично, не боясь инквизиции, процитировал самого запретного писателя в мире, месье де Вольтера, да еще к тому же во дворце герцогини Альбы, было бестактно, но не лишено некоторой пикантности. Вечер получился интересным, и гости еще долго не хотели расходиться.

Гойя, однако, воспринял слова Ховельяноса как предостережение, как знак того, что ему надо держаться подальше от герцогини. Все, что делала и говорила эта женщина, было чревато страшными последствиями. Он больше не желал иметь с ней никаких дел и собрался уходить, на этот раз окончательно.

И вдруг, легко коснувшись пальцами его рукава и зазывно поигрывая веером, Каэтана обратилась к нему.

Когда Гойя обедал в домашнем кругу – а это случалось почти каждый день, – он был с головы до ног отец семейства, радовался своей жене Хосефе, детям, застольной беседе, с аппетитом ел и пил. Сегодня же за столом царило подавленное настроение, и сам Гойя, и Хосефа, и трое детей, и тощий Агустин были неразговорчивы. Пришло известие, что Франсиско Байеу, брату Хосефы, давно уже прикованному к одру болезни, осталось жить всего два-три дня.