Гойя, или Тяжкий путь познания - стр. 24

Когда через день после того Гойя явился на утренний прием к дону Мануэлю, чтобы начать работу над заказанным портретом, в аванзале уже толпились посетители. В открытую дверь была видна роскошная опочивальня, где шла церемония утреннего туалета герцога.

В аванзале собрались поставщики и подрядчики всех мастей, торговцы кружевами, ювелиры; был тут и капитан сеньор Паван, редактор недавно основанного и финансируемого доном Мануэлем географического журнала «Путешественник», только что вернувшийся из Америки и привезший в подарок герцогу редких птиц; и дон Роберто Ортега, знаменитый ботаник, пришедший, чтобы вручить герцогу свое последнее сочинение, – дон Мануэль проявлял живой интерес к развитию ботанической науки. Однако большинство гостей составляли юные, хорошенькие женщины, явившиеся к министру с разными прошениями.

Как только дону Мануэлю доложили о Гойе, он, полуодетый, в одном халате, вышел в аванзал с целой свитой секретарей и челяди. Лакеи были в красных чулках, какие носили лишь королевские слуги; Карл IV милостиво разрешил герцогу нарядить своих слуг в эти форменные чулки.

Дон Мануэль радушно приветствовал Гойю.

– Я вас ждал, – сказал он и предложил ему пройти в спальный покой.

Сам же герцог ненадолго задержался в аванзале. Он приветливо поговорил с одним, с другим, одарил двумя-тремя любезными словами капитана, прорвавшегося сквозь вражескую блокаду, галантно поблагодарил ботаника, окинул веселым, беззастенчивым, оценивающим взором женщин, велел секретарям принять прошения и, отослав все это пестрое собрание прочь, вернулся в спальню, к Гойе.

Пока слуги заканчивали туалет герцога, а сеньор Бермудес подавал ему на подпись разные бумаги, поясняя их содержание, Франсиско принялся за работу. В миловидном лице министра, полном, ленивом, с маленьким, пухлым и очень красным ртом, было что-то странно неподвижное. Работая, Гойя мысленно усмехался, вспоминая множество бездарных изображений этого лица, выполненных другими художниками. Они потерпели неудачу, потому что старались его героизировать. Видеть дона Мануэля непредвзятым оком было нелегко – слишком многим он внушал неприязнь и даже ненависть. Положение Испании оставляло желать много лучшего, и преданные королю испанцы винили в этом не своего кумира, а королеву, чужеземку, итальянку, но больше всего – ее любовника, ее кортехо, дона Мануэля. Он вышел из низов; все его достояние заключалось в необычайном, почти неправдоподобном везении, поэтому многие не могли простить ему, что он вел себя как гранд или сам король.

Гойя думал иначе. Ему как раз особенно импонировало его везение, его небывалый, сказочный успех.