Гойя, или Тяжкий путь познания - стр. 15
– А еще я заходила к Лусии, – продолжала Пепа. – И она тоже меня навестила.
Гойе хотелось услышать, что Лусия сказала о портрете. Но Пепа не торопилась сообщить ему мнение подруги. Ему пришлось самому спросить ее об этом. Да, она несколько раз заговаривала с ней о своем портрете.
– Ты ведь изобразил ее в желтом платье. Оно тоже от мадемуазель Лизетт. Та взяла с нее за работу восемьсот реалов! Вот какие у нее цены.
Гойя с трудом подавил в себе раздражение.
– А что донья Лусия сказала о самом портрете?
– Она удивляется, что ты никак его не закончишь. Говорит, что портрет давно готов, и не понимает, почему ты не хочешь показать его ее мужу. Признаться, я тоже этого не понимаю. Правда, дону Мигелю трудно угодить, вечно он всем недоволен. Но ты же обычно не тратишь столько времени на какой-то портрет. Сколько же, интересно, дон Мигель тебе заплатит? А может, и вовсе не заплатит? Вы же с ним друзья. Во всяком случае, на свои три тысячи реалов можешь не рассчитывать.
Гойя встал, прошелся по комнате. Пожалуй, все же лучше ему было остаться дома и ужинать с семьей.
– Скажи, Франсиско, – не унималась Пепа, – почему ты все-таки так мучаешься с этим портретом? Над моим портретом для адмирала ты не работал и трех дней, и он заплатил тебе четыре тысячи. Неужели Лусию настолько труднее нарисовать, чем меня? А может, причина в другом? Может, ты хочешь с ней переспать? Или уже переспал? Она, конечно, хороша, что и говорить…
Пепа говорила небрежно, так, словно ей все это было безразлично.
Лицо Гойи помрачнело. Может, Пепа просто решила подразнить его? Едва ли. С ней часто случались подобные приступы холодной рассудительности. Пожелай он этого всерьез, он давно бы уже покорил донью Лусию, несмотря на все ее маски и дамские ухищрения. Но… тут много всяких «но». Пепа иногда бывает несносной. В сущности, она вообще не в его вкусе – пухленькая, настоящая хамона, этакий прелестный розовый поросенок с гладкой, атласной кожей.
Пепа взяла гитару и запела. Она пела тихо, с чувством. Гойя любил смотреть на нее, когда она распевала старинные народные романсы, аккомпанируя себе на гитаре. Он знал, что в этих песнях она мысленно заново переживала собственные злоключения.
За свои двадцать три года Пепа многое успела повидать. Выросла она в испанских колониях, в Америке, в семье богатого плантатора. Когда ей было десять лет, ее отец лишился своих кораблей, состояния и вернулся с семьей в Европу. После привольной, богатой жизни на Пепу обрушились горькая нужда и лишения. Веселый нрав помог ей благополучно пережить эти тяжелые перемены и не пасть духом. Потом в ее жизнь вошел молодой морской офицер Фелипе Тудо. Он был хорош собой и покладист, и жили они счастливо, но Фелипе не имел состояния и ради нее наделал много долгов. Семейное счастье их едва ли продлилось бы долго. Вскоре, во время похода его эскадры в мексиканские воды, он погиб и, несомненно, попал сразу в рай, потому что был добрым человеком. Когда Пепа подала прошение адмиралу де Масарредо[17] о повышении пенсии, старый толстяк влюбился в нее без памяти. Он ласково называл ее вьюдитой, маленькой, сладкой вдовушкой, и нанял ей прелестную квартиру на калье[18] Майор. Пепа понимала, что адмирал не может ввести ее в круг своих знатных друзей; ей достаточно было и того, что он заказал ее портрет знаменитому придворному живописцу. Сейчас, во время войны, адмирал бороздил со своей армадой дальние моря, и Пепа была рада художнику, изъявившему желание скрасить ее одиночество.