Гойя, или Тяжкий путь познания - стр. 16
У Пепы был мирный характер, и она довольствовалась тем, что имела. Правда, она часто вспоминала счастливую жизнь в колониях, огромные поместья, бесчисленное множество рабов. От всех этих богатств ей осталась лишь старая, преданная Кончита, кристально честная, которая плутует, только играя в карты. Франсиско, Франчо, – верный друг, настоящий мужчина, мечта любой вдовы и великий художник. Но он слишком занят, всем от него что-то нужно, все заявляют на него свои права – искусство, двор, многочисленные друзья и женщины, и даже когда он бывает у нее, мысли его не всегда обращены к ней.
Обо всем этом думала Пепа Тудо, распевая баллады. В своих грезах она представляла себя их героиней, например молодой красавицей, похищенной маврами или проданной маврам своим же любовником. Ах, как славно, думала она, быть боготворимой белой возлюбленной храброго темнокожего принца! Мечтала она и о том, что, возможно, счастье когда-нибудь улыбнется ей и здесь, в Мадриде, и уже видела себя одной из тех дам, что три-четыре раза в году покидают свои городские дворцы и предаются увеселениям в загородных поместьях, а потом снова возвращаются ко двору, окруженные дворецкими, камеристками и куаферами, щеголяя роскошными парижскими туалетами и драгоценностями, добытыми столетия назад полководцами королевы Изабеллы Католической или Карла V.
Пепа помогла дуэнье накрыть стол, и они сели ужинать. Еда была вкусная и обильная. И хозяйка, и гость ели с удовольствием.
Со стены на них смотрел адмирал Федерико де Масарредо. Он некогда заказал Гойе свой портрет для сестры, а потом еще и копию – для Пепы, которую добросовестно выполнил Агустин Эстеве. И вот теперь адмирал немым свидетелем взирал на их трапезу.
Гойю влекла к Пепе не страсть, а та беспечность и ласка, с которой она ему отдалась. Его здравый крестьянский рассудок подсказывал ему, что Пепе их любовь стоит определенных жертв. Он знал о плачевном состоянии ее денежных дел. После смерти мужа она брала уроки актерского мастерства у великой Тиранки[19] и поиздержала на этом свои последние сбережения. Сейчас, после начала войны, она ежемесячно получала полторы тысячи реалов. Сколько из них поступало из казны, а сколько из кармана адмирала, оставалось загадкой. Полторы тысячи реалов было и много, и мало. Платья от мадемуазель Лизетт она с такими доходами не могла себе позволить. Гойя не был скуп и часто делал своей милой, прелестной подруге подарки, иногда скромные, иногда дорогие. Но его то и дело одолевала расчетливость арагонского крестьянина, и нередко, справившись о цене задуманного подарка, он отказывался от своего намерения.
Кончита убрала посуду со стола. В комнате было тепло, донья Пепа полулежала на диване, красивая, томная, чувственная, и лениво обмахивалась веером. Она, очевидно, вновь вспомнила о донье Лусии и ее портрете, потому что, указав веером на адмирала, сказала:
– С ним ты тоже не перетрудился. Каждый раз, глядя на него, я замечаю, что правая рука вышла слишком короткой.
В груди Гойи вдруг вскипела злоба, накопившаяся за последние дни: его измучили ожидание встречи с Альбой, бессилие и неспособность закончить портрет доньи Лусии, дурные политические вести, критика со стороны Агустина. А теперь еще и Пепа со своей глупостью и наглостью! Кого она вздумала поучать, эта безмозглая хрюшка? Мужчину, на которого сама герцогиня Альба – в присутствии знатнейших людей Испании – смотрела так, будто уже лежит с ним в постели?.. Он взял свою серую шляпу и нахлобучил ее Пепе на нос.