Государство и экономика: опыт экономических реформ - стр. 80
Плана требовали марксисты, поскольку это соответствовало их доктринальным установкам о характере развития производительных сил и позволило бы, как им представлялось, выдвинуть в качестве основного мотива развития производства удовлетворение народных потребностей вместо погони за прибылью. За план выступали и предприниматели, надеясь стабилизировать хозяйственную обстановку. «Старая власть жила изо дня в день, не думая о будущем. Сама идея экономического плана была для нее жупелом», – писал сразу же после падения монархии журнал «Промышленность и торговля»[192].
Увлеченность идеей планирования была распространена очень широко, причем принимала подчас самые неожиданные формы. Приход к власти «верных слуг народа» в лице Временного правительства (которое действительно включало выдающихся представителей имущих классов и интеллигенции России), всеобщий подъем и единство разнородных общественных сил, обеспечившее быстрое падение самодержавия, – все это создавало иллюзии возможности быстрого урегулирования хозяйственной жизни, легкого восхождения на экономические вершины, недоступные старому режиму.
Не будет преувеличением сказать, что вера во всесилие нового, демократического государства стала одним из факторов или, точнее, аргументов в пользу усиления и активизации государственного вмешательства в хозяйственную жизнь страны (наряду с потребностями военного времени и общими тенденциями развития производительных сил в направлении централизации). «Теперь нарождалось новое, демократическое государство, теперь на историческую сцену выступали массы, теперь государство, опирающееся на доверие самых широких кругов народа, представлялось морально всесильным или по крайней мере чрезвычайно могущественным» – так позднее характеризовал настроения, господствовавшие весной 1917 года, Н. Д. Кондратьев[193].
Подобные иллюзии – одна из наиболее характерных черт экономической политики начальной фазы революционного процесса. В данном случае следует обратить внимание на важные последствия, к которым приводит приверженность этим иллюзиям правящих кругов и связанных с ними общественных сил.
Во-первых, происходит явная переоценка возможностей новой власти и, главное, ее социальной базы. Кажется, что приведенное к власти объединенными силами народа новое правительство может совершить любые сдвиги, добиться коренного перелома ситуации как бы благодаря самому факту своего революционного происхождения. Между тем первое революционное правительство идеологически и политически тесно связано со свергнутым режимом. И его новации не могут идти дальше реформистских идей, легально высказывавшихся при прежнем режиме, – идей, пусть даже и самых решительных, казавшихся тогда неприемлемыми по политическим мотивам, но в общем остававшихся в рамках логики прошлого. Вскоре же обнаруживается, что революционному времени нужны новые идеи и подходы.
Во-вторых, существует недооценка политического фактора для реализации реформ. Иллюзия всесилия революционного правительства ослабляет внимание к его изначальной слабости, связанности его рук аморфностью социальной базы, к отсутствию четкой идеологической и политической программы. Неизбежные провалы практически всех хозяйственных начинаний новой власти быстро ставят под вопрос ее социально-политическую состоятельность, в результате чего происходит взрыв ситуации изнутри. Становится ясно, что надо сперва построить (или воссоздать) властный механизм, определиться с тем, какие инструменты власти революционное правительство имеет в своем распоряжении, а уж потом осуществлять собственно экономические программы.