Голгофа атамана - стр. 6

(Иллюстрация 02_Отец атамана)

Открывшаяся взору картина была настолько иррациональна, что в первое мгновение полковник Науменко изумленно застыл, а затем со всех ног бросился вперед.

– Отец, отец! Вы ли это, батюшка?!

Григорий Потапович Науменко, войсковой старшина Кубанского казачьего войска, участник Русско-турецкой войны 1877-1878 гг., медленно поднялся навстречу сыну. Взгляд его просветлел и смягчился.

– Здравствуй, Слава, здравствуй, сынок!

Отец и сын внимательно вглядывались друг в друга, а затем крепко обнялись. Вячеслава Науменко, не кланявшегося немецким пулям на фронте Первой мировой войны и водившего в кавалерийские атаки казаков в Гражданской войне трудно было вывести из равновесия. Однако события, происходящие с ним в последние несколько часов, требовали большого самообладания, чтобы сохранить целостность собственного «Я» при потере прежних координат жизненной вселенной.

Прижавшись к отцу, и ощущая щекой шелковистость его бороды, младший Науменко пытался совместить изумление своих чувств реалистичности происходящего и бесстрастность памяти сомневающейся в истинности действа. Ибо Вячеслав Григорьевич Науменко точно знал, что его отец, Григорий Потапович Науменко, бывший атаман станицы Петровской и Почетный блюститель Петровского станичного женского двухклассного начального училища уйдет на небеса в 1922 году, не выдержав притеснений советской власти. И всю свою длинную жизнь атаман В.Г. Науменко, уводя от беды казаков все дальше на Запад, будет укорять себя, что не смог спасти своих родителей, оставив их старых и беспомощных в родной станице. Этот груз терзаний, носимых всю жизнь в груди, всколыхнулись в нем с новой силой.

– Отец, – прерывисто выдохнул он, – простите меня, батюшка, ради Христа! За то, что оставил Вас антихристам красным! Не смогли мы пробиться тогда в августе 1920 года с десантом Улагая, не смогли…

– Ну, полно тебе, Слава, не убивайся понапрасну. Что случилось, то случилось, знать судьба наша такая. Теперь-то это и смысла не имеет. Садись, сын, отдохни, да и поговорим заодно.

Григорий Потапович осторожно опустился на приютившее их дерево, приглашая сына присесть рядом.

– Я смотрю, ты в полковничьем мундире, а помнится, генералом уже был?

– Я сам не пойму, батюшка, в последнее время со мной много странного произошло, да и сейчас вот… Встреча с Вами… так неожиданно. А перед этим я встретил Сашу… А еще раньше была долгая жизнь, где я скорбел о Вас о всех. Вас никого не было уже со мной, а я все шел по жизни, вот как сейчас по этой дороге. А что до мундира полковника, то я осознал себя в нем уже здесь, в этом загадочном (странном) месте. Я таким был, – полковник Науменко на минуту задумался, взгляд его на мгновение затуманился, – я таким был в 1917 году, на самом переломе, на той грани «до – и после». Аксельбанты, ордена, шашка Георгиевская, погоны полковника – это все Империя наша Рассейская. А вот генеральство да портфель министерский в Краевом правительстве – это уже Смута да метания наши.

– Ну, вот видишь, сам все понимаешь, не зазря в Академии учился. Стало быть, жизненный водораздел в судьбе твоей аккурат по 1917 году и прошелся. Но то, сынок, не значит, что все, что будет, иль было после, является менее значимым. Остальная чай жизнь тоже не сахар была. Насколько я самую малость захватил новой жизни, и то в великом смятении был. Ну а Вашему поколению выпала горькая доля, смириться или сражаться, погибнуть или …, да, только вот победы Вам не суждено было одержать…