Голгофа атамана - стр. 4
– Эх, Саша-Саща! Как потеряли все и сами не сразу уразумели-поняли… Мутно все было в годы те лихие переломные, муторно и гадко… То, что веяло переменами неизбежными, так еще при тебе ощущалось и предчувствовалось. Разговоры наши помнишь? Из довоенного времени все по другому виделось нам. Император казался незыблемым как сама Россия, хотя цивилизации и порядку нам хотелось как в «европах», да и к власти приблизиться, а не всю жизнь «во фрунт» тянуться. Опять же работа Государственной Думы раззадорила нас, своя казачья фракция у нас там была. Бардиж Кондрат Лукич6, уже в 1917 году, когда все закрутилось-завертелось представлял на Кубани Временное правительство, этого пустобреха, прости Господи, Керенского. Не повезло ему крепко, с сыновьями – постреляли их большевики не за что. Как впрочем, и многих других казаков.
– Как же так? Как допустили такое?
– К самому концу 1917 года все резко изменилось. Жизнь понесло как неуправляемую бричку по разухабистой дороге. Все эти надежды размыто-наивные, свободой приправленные быстро рассеялись. Никто и подумать не мог что это война…война своих со своими… А уже стреляли и рубили нашего брата, особенно офицеров. Вот и Бардижы сгинули, как и многие другие. Это на фронте понятно было – вон он враг в перекрестье прицела, турок-басурманин, иль немец педантичный. А здесь…все смешалось. Вчерашний станичник али однополчанин мог оказаться злее ворога иноземного.
И нашей семьи сие коснулось7. Брата нашего двоюродного, Женю Науменко, дяди Кости сына помнишь? Так вот, попросил я его съездить в станицу нашу и привести мне кобылицу мою «Ракету». Сам-то я из Екатеринодара вырваться не мог. Февраль 1918 года, большевики поджимают, вокруг разброд и неразбериха, на фронте и то легче было. И вот уже когда Женька назад возвращался, под станицей Анастасиевской зарубили его красные. «Ракета» после этого досталась какому-то комиссару, а при Таманском восстании комиссар тот был казаками ликвидирован, а кобылу они доставил в станицу батюшке нашему. Так сестрица наша Сонечка8 потом все меня винила в смерти Евгения.
Что случилось, то случилось. Может и этот камушек добавился в суму грехов моих. Потом много всего было… нехорошего, что и вспоминать не хочется. А тогда, пережив неудачи первой половины 1918 года, мы воспряли, зигзаг удачи вернулся к нам. Казачки наши, хлебнув обещанной милости комиссарской, потянулись к Антону Ивановичу Деникину, под чьей властью находились и войска Кубанского войскового правительства. Отбили у большевиков Екатеринодар как и всю Кубань. Только недолго удача с нами была. Нас раздирали изнутри политические склоки, фронт трещал из-за дезертирства, людьми овладели жесточайшее разочарование и ненависть. Ненависть к большевикам, к жестокой эпохе, к жизни, которая рушится. Ненависть стала править миром. Только нам она не помогла, как видишь, – горестно вздохнув, старший брат Науменко немного помолчал, а затем продолжил.
– Весной 1920 года выпихнули большевики нас с Кубани, потом Крым, но и там не удержались. После Крыма то еще угар борьбы был, а потом… закончилась наша Россия и Кубань вместе с ней. Только понять мы этого долго не могли… Все надеялись, ждали. Сначала что рухнет Совдепия9, потом союзничков высматривали… Эх, все прахом… И Россия, и жизнь, и мечты…