Фигуры молчания - стр. 6
Он жертвовал мелочью, открывал линии, которые казались свободными, позволял Корнееву почувствовать, что тот контролирует центр. В шахматах, как и в жизни, контроль редко бывает реальным – чаще это приманка, чтобы фигура шла туда, куда нужно.
Пальцы соперника дрожали только на лёгких фигурах, но были уверенными на ладьях и ферзях. Это выдавало привычку – беречь тяжёлое, легко бросать малое. Андрей невольно подставил вместо фигур лица людей из базы: бухгалтер, что каждое утро курит у подъезда; женщина, которая всегда просит звонить только в обед; парень, что в комментарии к заказу написал «позвоните в 5 утра». Все они – возможные фигуры, но пока не на доске.
Он поставил ферзя на позицию, откуда через два хода был неизбежный мат, и предложил ничью. Корнеев удивился, но согласился, пожал руку, сдерживая лёгкое раздражение. Андрей забрал куртку с вешалки и вышел на улицу.
Дождь шёл ровный, плотный. Люди под зонтами двигались, как фигуры по клеткам: каждый по своей траектории, но если смотреть сверху, всё это складывалось в рисунок.
У входа, чуть в стороне, мужчина в спортивной куртке резко толкнул подростка. Толчок был не случайный – с замахом плеча, с резким дыханием. Подросток обернулся, что-то бросил в ответ. Лица приблизились, голоса зазвенели.
Андрей замедлил шаг. Мозг сам разложил позицию:
Куртка стоит ближе к стене – если ударит, подросток ударится о стекло. Подросток на шаг впереди – значит, может первым толкнуть в ответ. Два свидетеля на расстоянии пяти метров – они вмешаются, если будет кровь. Три шага до них, четыре до выхода в сторону улицы.
В голове вспыхнула короткая партия: его вмешательство – два шага, перехват локтя, поворот корпуса, удар коленом в сустав. Куртка падает, дыхание сбито, свидетели шокированы. Можно приправить словесной атакой, можно оставить без слов – и тот уйдёт сломанный, даже не поняв, что случилось.
Вторая ветка – словесная провокация: посеять недоверие между ними, подтолкнуть одного к первому удару, а потом отойти в сторону и наблюдать, как фигуры уничтожают друг друга.
Он видел всё это заранее, так же чётко, как видит шахматист комбинацию до мата. Только здесь мат не давал ему победы.
Не моя партия, – подумал он.
Куртка толкнул подростка ещё раз, но без удара, и ушёл в сторону двора. Подросток что-то выкрикнул ему вслед, но уже без уверенности. Андрей отвернулся и пошёл к метро.
В вагоне он достал телефон, пролистал базу адресов, остановился на имени, которое было помечено в тетради кружком. Закрыл экран. Сегодня он не делал ходов. Иногда сильнейший ход – пройти мимо фигуры, оставив её на доске. Пусть живёт, думает, что в безопасности.
Дождь за окном стекал по стеклу, сливаясь в кривые линии, как партии, которые ещё даже не начаты.
Он закрыл дверь квартиры, ещё не успев снять куртку, когда телефон завибрировал.
Номер незнакомый.
Первая мысль – мошенники. Не раздражение, как у большинства, а тихий азарт. Как любопытно: смогут ли они его обмануть?
– Да, – коротко ответил он.
В трубке – женский голос, сухой, официальный, но без той уверенности, что бывает у настоящих профессионалов. «Отдел полиции Центрального района, капитан…» – и дальше фамилия, которую он тут же забыл.
Он усмехнулся про себя.
– Конечно, – сказал он, – а я тогда генерал штаба.