Фигуры молчания - стр. 7
Голос на том конце чуть сбился, потом продолжил, читая, как по бумаге: «Вам необходимо прибыть…»
Вот это уже было интереснее. Настоящие мошенники обычно начинают с угроз или обещаний, а эти сразу зовут в конкретное место. Он слушал и отмечал детали: адрес назван чётко, без запинки. Голос напряжённый, будто она сама не до конца понимает, зачем его зовёт.
– Могу я узнать, по какому вопросу? – спросил он, глядя на чёрный экран телевизора, где отражалась собственная улыбка.
– Вы… указаны как свидетель по одному делу.
Свидетель. Он никогда не был свидетелем ни по какому делу. Это значило, что либо у них ошибка, либо – они действительно что-то нашли.
И если нашли, то как?
По телефону это не скажут, но у него уже складывалась версия: камеры. Век веком, а город всё равно весь под объективами. Значит, они где-то засекли его там, где он не должен был быть. И решили, что он просто прохожий.
Это было почти забавно. Его всегда привлекала мысль, что можно быть и на доске, и вне её.
– Хорошо, – сказал он. – Буду через двадцать минут.
Он положил трубку и, уже натягивая куртку, подумал:
Если это проверка, он сыграет. Если ловушка – тем более. Любая партия, в которую его зовут, заслуживает хотя бы первого хода.
Дождь шёл ровно, не торопясь. Капли стекали по его куртке, собираясь у края рукава в маленькие, круглые миры. Он шёл к назначенному адресу, без зонта, медленно, чтобы рассматривать – не дома или вывески, а маршруты людей. Кто идёт быстрее, кто оглядывается, кто держит руки в карманах, а кто носит их открыто.
Поворот к проспекту, где старые липы держат на себе столько чёрных проводов, что кроны похожи на узлы из шахматных диаграмм. Он отметил эту мысль и вдруг поймал себя на том, что последние несколько шагов думает не о сегодняшнем, а о том вечере.
Тот вечер был липким от жары. Он помнит запах – не общий городской, а конкретный: дешёвый кофе в читальне при планетарии, старые книги, которые хранили в себе пыль так, будто это ценность. Он сидел лицом к выходу, тетрадь в клетку лежала ровно на ладонь от края стола. На полях – кружки и стрелки.
Рационалист – аспирант кафедры математики – стучал пальцем по корпусу ноутбука: 2–3–5–7. Мистичка – сорок пять, тревога в глазах, потертая сумка с кисточками. Они уже один раз перекинулись колкостями у стойки. Ему хватило.
Воспоминание идёт как игра в замедленной съёмке:
приглашения с одинаковыми координатами, старое крыло планетария, техвход на щеколде. Он помнит ржавые лестницы, где разные ступени скрипят по-разному, и то, как выбирал, на какую наступить, чтобы звук был нужной длины.
Обсерватория пахла сухим деревом и металлом. Чемоданчик на столе. Пластиковый метроном с трещиной на корпусе. На стене – объявление о ремонте проводки, которое ещё не должно было висеть.
Он ставит «контекст» – не ловушки, не насилие, а окружение, которое делает одно решение неизбежным. Помнит, как клал внутрь пистолет, обернув тканью, чтобы металл не бликовал. Рядом – лист с четырьмя строками: «Открой в 00:37. Выгода – жизнь. Промедление – смерть. Он/она вооружён(а).»
00:24 – Рационалист входит первым. Бейдж, как пропуск. Тишина и метроном. 00:33 – появляется Мистичка, и в воздухе уже есть напряжение.
Он помнит даже мелочи: как она поправила край сумки, из которой торчала коробочка с кристаллом; как его взгляд прошёл по её туфлям, отмечая мягкую резиновую подошву, пригодную для тихого шага.