Феникс Его Высочества - стр. 3
— Ты уж так лет десять грозишься, — хохотнул Дылда.
Одним прыжком соскочил с койки и потянулся. Нисколько не стесняясь, громко испортил воздух.
Мы с Бобром одновременно зажали носы.
— Фи, какие неженки, — упрекнул нас Дылда и повторил газовую атаку.
Спасть расхотелось. Совсем. Схватила в охапку одежду и поскакала к помывочной.
Но Чистюля занял ее первым. Мурлыкая себе под нос незатейливый мотивчик, он шумно отфыркивался от ледяной воды.
— Здорово, Фартовая, — поприветствовал он меня. — Что, Бобру все неймется?
— Ага, — кивнула я.
Схватила зубную щетку, прислонилась к стеночке.
— Ты не могла бы подождать за дверью? — полуприказным тоном поинтересовался Чистюля.
— Да ладно те, — попробовала возразить.
Демонстративно отвернулась и продолжила чистить зубы.
Прием как всегда сработал: Чистюля по-быстрому свинтил и захлопнул за собой дверь. Подумать только: самый крепкий из нашей команды и самый нежный. То ему вода, понимаешь, протухла, то крыса на костре подгорела. А то и синяк неравномерно по глазу растекся. Не мужик, а деваха на выданье.
Прыснула над собственными мыслями. Нагнулась над единственной раковиной. Из бачка еле-еле бежал тоненький ручеек ржавой жижи. Но я-то не привереда. Пить такое нельзя, а вот умыться и рот прополоскать — запросто.
Дверь отлетела в сторону, предъявляя широченную ряху Малыша.
— Заканчивай с помывкой, — объявил он. — Я пайки притащил. Жрать охота, сил нет терпеть.
В нашей пятерке царила полная гармония и взаимовыручка. Живем вместе, едим вместе и только спим иногда по очереди. Вот так-то.
— Ты о чем-нибудь, кроме еды, вообще думаешь? — ехидно вопросила я.
— Точняк, ты, Фартовая, подметила: о бабах еще думаю. Последнее время даже чаще, чем о земной картохе. Ну, ниче, новый тест выдюжим, и Медведь нам вольную даст. Йех, погуляем!
— У-у-у, — протянула я в ответ. Если Малыш забыл о картохе, знать, дело плохо. — И на фига оно вам надо?
Малыш посмотрел на меня жалостливо и покрутил пальцем у виска.
— Вот ты благая совсем. Мужик без бабы, как картоха без колорада.
Тут он нахмурился и с сомнением покачал кудрявой головой. Вспомнил, видать, что я тоже вроде как баба.
— Ты это, домывайся тут. Снаружи подожду.
Я криво усмехнулась и показала приятелю неприличный жест. Малыш заржал и оставил меня одну.
Над потрескавшейся раковиной висело мутное, покрытое темными разводами зеркало. В его серой дымке отражалась девушка-подросток. Атлетическая, подтянутая, с ярко-рыжим ершиком волос. С веснушками. И зелеными, не по-детски грустными глазами. Вместо модного платья — униформа, вместо пудры и помады — свежие ссадины. Тело мускулисто и рельефно, а в душе — вечный сквозняк. Над сердцем расправила крылья легендарная птица — «клеймо» телохранителей.
Оглянулась на дверь, расстегнула молнию куртки: да, грудь есть. Но кто ее видит под этой мешковиной? А, может, и хорошо, что не видят. Ребята считают меня своим парнем. Дружбаном. А дружбану зачем грудь? Верно, незачем.
Я поежилась от промозглого холода. Ох уж этот Тифон: растительности нет, воды нет, ничего нет. Только мы — горстка неограненных алмазов, — так зовет нас Медведь. И обрабатывает нас. Мнет могучими лапами, выжимает все соки. Лепит, словно из куска глины, себе подобных сторожевых псов. Таких же закоренелых, безжалостных и беспощадных. Готовых распороть глотку любому, кто покусится на хозяина.