Егорьевские тайны. Проклятая шкатулка - стр. 15

Услышав про доктора, Марьяна с Варварой Дмитриевной испуганно переглянулись. Динка бросилась к Михе и затормошила его:

– Миха! Мишенька! Это я, Динка! Миха, посмотри на меня! Что с тобой?

Отсутствие какой-либо реакции ошарашило Динку. Взгляд Михи оставался пустым и безучастным. Он будто ничего вокруг не видел и не слышал.

– Ба, чего это с ним, а? – заплакала Динка.

Тут Марьяна бросилась утешать подругу, а Варвара Дмитриевна побежала в дом звонить врачу.

– Миха, пойдем, я тебя в комнату провожу! – потянула Динка за руку, и парень как марионетка последовал за ней, по-прежнему ничего не замечая.

Визит врача ничего не прояснил, а наоборот – еще больше запутал.

– Этот молодой человек, – сказал врач после осмотра, – совершенно здоров, по крайней мере – физически. А что касается его душевного состояния, – тут доктор развел руками, – возможно, это стресс, шок, нервное истощение. Тут вам лучше обратиться к психологу. Хотя, возможно все обойдется, и ваш друг сам вернется в свое обычное состояние.

Посоветовавшись, Варвара Дмитриевна, Динка и Марьяна решили понаблюдать за Михой несколько дней и никуда пока не обращаться.

– Дома и стены лечат, – сказала Варвара Дмитриевна, – глядишь – и оклемается парень.

ГЛАВА 4

1799 год

Усадьба купца Ельского

Прошло две субботы с тех пор, как Аннушка вернулась от Агафьи. Теперь ревнивица с нетерпением ждала третьей субботы, на которую и приходилось полнолуние. Она уже так и видела растоптанную соперницу, издалека наблюдающую за счастливой Аннушкой и влюбленным Василием. Лизонька со страхом поглядывала на подругу, еще надеясь отговорить ту от злодеяния:

– Ох, Анка, зря ты это затеяла! Вот скажи, чего тебе не так?

– Все так, всего у меня вдоволь, Лизонька! – смеялась довольная Аннушка. – А как Василий отвернется от Настасьи, так и вовсе все хорошо будет!

– Тебе папенька твой все одно не позволит с конюхом венчаться!

– А и не надо! Что мне папенька? Поворчит, да и уступит! – Аннушка отмахивалась от подруги, словно от назойливой мухи.

Аннушка уже приготовила все, что велела Агафья: и платок из своего сундука выбрала самый красивый – яркий, красный с большими желтыми цветами по всему полю. И рубаху Васильеву тоже припасла. Добыть ее оказалось проще простого: пробралась ночью на задний двор, где позади конюшен Васильева избушка ютиться, а там, на веревке – вот они, рубахи-то! – висят, сушатся после стирки. Аннушка и взяла одну – ту, что наряднее других показалась. Теперь платок с рубахой дожидались своего часа, припрятанные под постелью. Туда же Аннушка положила и перстень, который выкрала из отцовского кабинета. «Попрошу бабку Агафью, – думала она, – пусть и на перстенек наговор-приворот сделает, да подарю его Василию, чтобы уж наверняка».

Одного Анна не знала, да и знать не могла: рубаха та была не Васильева вовсе! Взялась Настасья за подработку – и прачкам помощь, и лишняя копеечка в дом. Но, видно, сама судьба так распорядилась, чтобы оградить невинных от недоброй воли.

В ночь с пятницы на субботу Аннушка с вечера отпросилась у папеньки с маменькой ночевать у Лизоньки. У перепуганной подруги Аннушка и дождалась рассвета, строго-настрого наказала ее не выдавать и с первыми петухами отправилась в путь.

На этот раз путешествие по лесу было тяжелее предыдущего. Ночь, несмотря на огромный круг луны, висящий праздничным блином на звездном небе, была как-то необычайно темна. Деревья неприветливо скрипели ветвями, цепляясь за волосы. Филины тревожно ухали над головой: «Стой! Стой!» Под ноги то и дело попадались шишки, заставляя Аннушку спотыкаться, сбивая ноги в кровь. Весь лес будто кричал: «Не ходи! Не пущу!» Та, сжав зубы, упрямо пробиралась к цели. Вскоре забрезжил рассвет, и идти стало немного легче.