Дурман - стр. 3

– А ты не затыкай меня! – кричит Мия и толкает в плечо. Но так, чтобы Душная не увидела.

Сейчас она что-нибудь скажет про волосы. Она должна хоть что-то сказать про волосы.

– Где моя домашка по литературе?

– Она еще не готова, – шепчу я все тише. – Осталось дописать пару абзацев.

– Принеси сочинение к последнему уроку. И тогда твоя тайна, возможно, умрет со мной. Ой, смотри, какая игра слов получилась: ты умрешь и твоя тайна умрет.

Я молчу. Не хочу ввязываться в словесную перепалку. Это не поможет, только разозлит Мию. А она слишком много знает.

– Черт, – говорит Мия, – из-за тебя ноготь сломала.

Она берет свой рюкзак, затем внимательно меня осматривает и, наконец, выдает шутку века:

– Ну, теперь я знаю, как выглядит фиолетовая корова.

Колокольчик! Это цвет колокольчик. Ты же художница, фля.

Мия снова склоняется надо мной и тычет указательным пальцем прямо в лицо:

– И не смей умирать до конца учебного года. Поняла? Потом делай со своей жалкой жизнью что угодно.

Иногда мне кажется, что я уже умерла и попала в Ад – класс ИЗО средней школы искусств. Неужели есть местечко хуже этого?

– У тебя вот здесь, – говорю я и показываю на уголок рта.

– Что здесь? – спрашивает Мия и трет кожу, только с другой стороны.

– Кажется, – наклоняюсь вперед и рассматриваю белое пятно, – это заварной крем от эклера.

– С ума сошла! Я не ем пирожные.

Мия вылетает из кабинета, и я обретаю покой на 20 минут большой перемены. Хватаю рюкзак, папку для акварели и спешу к выходу, попутно опуская письмо во «временную капсулу». Мне нужно срочно увидеть Крис.

– Муравская, – окликает меня Душная, когда я уже почти скрываюсь за дверью.

Фля… И какого флюгера ей от меня надо? Поправляю капюшон и подхожу к учительскому столу.

– Сними капюшон, – говорит Душная, – ты находишься в помещении.

– Нет, – отвечаю я.

– Софа, сними капюшон.

– Нет.

– Хочешь к директору?

– Не очень.

– Сними капюшон. В школе нельзя ходить в головных уборах.

– Правда? А если у меня рак, и мне пришлось побриться налысо? Тоже нельзя?

– Софа, я не собираюсь больше повторять.

Я снимаю капюшон, и яркие кудри рассыпаются по плечам.

– Почему? Твои? Волосы? Фиолетовые?

– Колокольчик.

– Что колокольчик?

– Этот цвет называется колокольчик, а не фиолетовый. Вы сами говорили, что мы, как художники, должны видеть оттенки.

– Мне все равно, как называется этот цвет. Ты выглядишь неподобающе для ученицы.

– А мне кажется, что это как раз в духе ученицы школы искусств. Называется самовыражение.

– Прекрати дерзить. Твоя мама видела, в каком виде ты ходишь?

Если скажу, что это мама меня красила, и именно она посоветовала подержать оттеночный бальзам подольше, Душная все равно не поверит. Поэтому я просто мычу, тем самым сообщая: да, видела.

– И что она сказала?

– Отрастут.

– Пожалуй, с этого я и начну родительское собрание, – говорит Душная и оставляет пометки в своем ежедневнике.

– Ой, да делайте что хотите, – отвечаю я и разворачиваюсь к выходу.

Чувствую, как телефон вибрирует в кармане байки. Могу поспорить, что это звонит Крис.

– Постой, – Душная снова меня окликает, и я замираю. – Почему тебя вчера не было на сеансе у психолога?

– Ну, я заканчивала работу для Весеннего фестиваля, – отвечаю, не поворачиваясь.

– Что на этот раз рисовала?

– Писала, – поправляю я и вот теперь поворачиваюсь. – Художники пишут, а не рисуют.