Дрожь в полынном зное - стр. 3
- Сука! В гробу я видал их сраный обед! - хрипел парень, бегущий слева от меня, ловко перепрыгивая через заросли кустарников.
Звали того парня Костя. “Костян”, как он настаивал, чтобы к нему обращались. За глаза же мы его прозвали — Мажор. Его с Пингвином объединяло то, что они оба были выходцами из городской буржуазии. Но Мажор представлял собой птицу более высокого полета: статный и крепкий, что удачно компенсировало небольшой рост. При первом знакомстве он держал себя аристократически высокомерно, но стоило познакомится ближе, как он вдруг становился по-хулигански открытым и обаятельным: дерзил, сыпал шутками и заразительно смеялся, наслаждаясь вниманием. Вроде как родители его были театральными актерами, надеявшимися, что сын продолжит династию. Однако отпрыск решил снимать лишь сливки со своего положения, не заботясь об образовании и карьере. Он сосредоточился на тусовках в плохих компаниях и романах с городскими красавицами.
Судя по брошенным в разговорах с ним намекам, причиной его отправки в армию было наказание за интерес к изменяющим сознание веществам, что роднило его с Пингвином. Только в отличие от Пингвина, баловавшегося пролетарской “травкой”, Мажор пристрастился к богемному кокаину. Родители, осознав масштаб проблемы и не имея других возможностей помочь сыну, использовали армию в качестве бесплатной и радикальной в средствах реабилитационной клиники. Впрочем, план “предков” Мажора, видимо, не вполне удался, учитывая регулярно навещявших его на пропускном пункте личностей в затонированных авто, а также то, что после подобных визитов Мажор и Пингвин, “подмаслив” сержанта пачкой сигарет, удалялись за дальние корпуса, возвращаясь через время с покрасневшими глазами и нездорово веселыми.
- *ля! *бучий Пингвин! Сука, я его, *ля, вы*бу! - слышался хриплый стон парня, бежавшего сразу за мной, отчего я невольно поддал в сторону, чтобы не столкнуться с ним.
Не помню его имя. Помню кличку - Крест. Насколько обаятельным был Мажор, настолько отталкивающим был “Крест”: долговязый, жилистый и прыщавый, напоминающий чертами лица фашистских офицеров из советских плакатов с пропагандой. Примитивный и жестокий. Будучи родом из маленького северного поселка, для него призыв в армию на юг страны был, вероятно, величайшим путешествием в жизни. Но самой запоминающейся его особенностью была манера ходить: будто костяная марионетка, управляемая кукловодам за ниточки, при ходьбе он выбрасывал перед собой длинную, будто болтающуюся на шарнире ногу, подгребал под себя, а потом отшвыривал вторую. Признаюсь, я его опасался, следил за своими словами при общении с ним, стараясь не показать даже малейшую слабость, что тут же могло было быть использовано им против меня.
- Десять! - торжественно закончил счет сержант, с садистской ухмылкой оглядывая нас: потных, грязных и тяжело дышащих, высроившихся в шеренги, чудом уложившихся в установленный временной промежуток.
Дальнейший путь до войсковой части прошел без сюрпризов. Мы шагали, по правилам вытягивая ноги вперед, и горланили гимн, прислушиваясь к Пингвину, который наконец запомнил его слова.
Странно, что в нашей части не имелось столовой. Может, она была в одном из корпусов так называемого запасного командного пункта, который мы охраняли. Как бы то ни было, к началу двухтысячных годов корпуса пришли в упадок и, видимо, было решено не восстанавливать кухню специально для нас - жалкой кучки “призраков”, как мы назывались согласно неофициальной армейской иерархии до того, как стать “духами” после принесения присяги.