Дракон и Феникс - стр. 18
Она тёрла сатин костяшками до тех пор, пока не почувствовала новую боль – острую, понятную. Кожа на пальцах была содрана в кровь. Она безучастно смотрела, как алые струйки смешиваются в чане с грязью, делая воду бурой.
В тот вечер её прежняя жизнь сгорела без следа.
Утро пришло серым, безразличным светом, который просочился сквозь бумажное окно и лёг пыльными полосами на пол. Цзинъи не спала. Она сидела на своей циновке в той же позе, в какой застыла несколько часов назад, обхватив колени руками. Она не чувствовала ни холода, ни голода. Пустота внутри стала плотной, тяжёлой, как речной камень.
Она слышала, как проснулся дом. Скрип половиц под ногами матери. Тихий звон посуды на кухне. Голос отца, который отдавал распоряжения работникам во дворе. Это были звуки её обычной, вчерашней жизни, но теперь они доносились до неё как будто из другого мира, из-за невидимой стены, которую возвела вокруг неё прошлая ночь.
Мать заглянула в её комнату.
– Цзинъи? Ты почему не встаёшь? Уже поздно.
Цзинъи подняла на неё глаза, но не ответила. Она не могла. Слова, казалось, превратились в колючий ком в горле. Она просто смотрела.
– Ты не заболела? – мать подошла ближе, коснулась её лба. – Вроде жара нет… Что с тобой, дитя? Ты сама не своя.
Мать заметила вчерашнее, всё ещё влажное платье, брошенное на пол. Заметила ссадину на щеке. Но её разум, привыкший к простому и понятному миру, отказался складывать эти детали в страшную картину.
– Ты, верно, упала вчера в толпе? Говорила я твоему отцу, не нужно было отпускать вас одних на этот праздник… Ну да ладно. Вставай, поможешь мне с тестом.
И она ушла, оставив Цзинъи в той же тишине. Мать ничего не спросила. Она не знала. Или не хотела знать. Или просто не могла представить. Ведь это может случиться с кем угодно, только не с нашей Цзинъи.
Но от этого стена отчуждения вокруг Цзинъи стала ещё толще. Она осталась совсем одна в доме, полном людей.
Весь день она двигалась по дому, как заводная кукла. Просеивала муку. Носила воду. Раскладывала на столе палочки для еды. Её руки выполняли привычную работу, но разум оставался пустым. Она делала всё, чтобы не думать. Чтобы не вспоминать. Она ждала.
Каждый скрип калитки заставлял её сердце сжиматься в тугой, болезненный узел. Каждый лай соседской собаки казался шагами. Он должен прийти. Лэй должен прийти. Он увидит её, всё поймёт, обнимет, и этот кошмар закончится. Его любовь была тем единственным, что ещё связывало её с миром, в котором она жила вчера. Он придёт, и всё снова станет как раньше.
Он должен прийти.
Но солнце уже клонилось к закату, а калитка так и не скрипнула. С каждой минутой надежда, которая была её единственной опорой, превращалась в холодный, липкий страх.
Он так и не пришёл.
Вэйчэнь шёл по ночным улицам, и на его губах, скрытых под маской, играла лёгкая улыбка. Встреча с загадочной незнакомкой взбудоражила его, как давно не будоражило ничто. Её острый ум, её неожиданная дерзость, её глаза, в которых он увидел нечто большее, чем просто кокетство, – всё это вырвало его из привычного мира донесений, интриг и армейской муштры. Впервые за долгое время он почувствовал что-то похожее на надежду.
Это был хороший вечер. Идеальный вечер.
Но что-то было не так.
Сначала это было лишь лёгкое, почти незаметное, неясное чувство. Словно в идеально настроенной мелодии гучжэна прозвучала одна фальшивая нота. Он пытался отогнать это ощущение, вернуться к мыслям о ней, о Су, но оно назойливо возвращалось, как горький привкус во рту после сладкого вина.