Дочь моего друга - стр. 37

А теперь оказывается, что их приносил Демид... Жаль, что я не знала, теперь точно попробовала бы. Вместе с Демидом...

Взмахиваю ресницами, стреляю быстрым взглядом в Ольшанского, и меня бросает в жар. Готова поклясться, он думает о том же. И представляет то же самое. Что когда шоколад тает, его можно размазать, а потом слизывать. Медленно, медленно...

Вздрагиваю всем телом, а у Ольшанского по скулам ходят желваки. Мужчина сует руки глубже в карманы, и я ставлю на свою машинку, что они у него сжаты в кулаки.

— Вкусные были конфеты? — спрашивает, сверля уничтожающим взглядом из-под сведенных на переносице бровей.

— Очень!

Честное слово, я не специально облизнула губу. Само собой получилось. Но Демида вполне осязаемо передергивает. Он сейчас карманы кулаками проткнет.

— Да, Демид специально поехал и купил те, что я попросил. Он у нас педант, все делает как надо, — с гордостью говорит отец и смотрит на Ольшанского. — Я каждый раз хочу сказать «дядя Демид», но потом вспоминаю, что он меня моложе. И у вас не такая большая разница в возрасте.

Мы с Ольшанским одновременно дергаемся и переглядываемся. С трудом сдерживаю смех. Дядя Демид! Представляю реакцию, назови я его так у него дома. В ванной...

И представлять не надо. Уже губы поджимает и шумно втягивает ноздрями воздух. Они у него расширяются как у хищника перед прыжком.

— Тогда не педант, пап. Перфекционист, — очаровательно улыбаюсь. Пропадать так с музыкой.

— А есть разница? — поворачивается всем корпусом отец.

— Конечно, — хлопаю глазками, — для перфекциониста важен результат, а педант больше сосредоточен на процессе.

Ольшанский закусывает губу и наклоняет голову. Я не слышу, но я точно знаю, что он сейчас там шепчет беззвучно.

«Вот же сучка малая».

— Еще скажи, зациклен, — вскидывается и одаривает хищной улыбкой, от которой хочется юркнуть под стол и затаиться пока он не уйдет.

Но я никуда не прячусь и даже выдавливаю убогую улыбку.

— Я вас не так хорошо знаю.

«Дядя Демид» опускаю в последний момент. Он и так готов меня удавить, зачем добавлять себе минусики в карму?

— Итак, господа, что мы будем пить? — отец потирает руки. Он рад встрече, и меня на миг охватывает раскаяние. Но почти сразу же отпускает.

— На твой вкус, — быстро отвечает Демид, не сводя с меня глаз.

— Тогда проходи в дом, вместе посмотрим мои запасы. Дочка, подключайся! Ты же у меня теперь за хозяйку.

— Проходите, господин Ольшанский, — с преувеличенной вежливостью показываю на гостиную, — чувствуйте себя как дома.

— Я сегодня побуду джентльменом, — вместе в потоком воздуха выдает на выдохе Демид и пропускает меня перед собой.

Но стоит мне переступить порог, как я оказываюсь вжатой в стену. Между ног колено, запястья вверх и зафиксированы. Сам он нависает грозной громадой.

— Ну как, успела в общагу? — звучит над ухом угрожающее. — Троллейбус не сломался?

— Нет, господин Ольшанский, все прошло хорошо, — отвечаю, усиленно хлопая ресницами в слабой надежде, что его сдует образовавшимся воздушным потоком

— Дем! Аринка! — отцовский голос раздается совсем близко, и я мгновенно оказываюсь на свободе. Демид в двух шагах от меня рассматривает на стене картину. Папа входит с бутылкой вина в руках. — О, вы уже тут. Смотри, Дема!

Он с гордостью демонстрирует бутылку. Ольшанский смотрит на этикетку и уважительно приподнимает брови.