Дело настоящего человека - стр. 3
Мальчишка остановился, почесал затылок и пошагал за Иваном по грязной прошлогодней траве.
Шли они по траве недолго, дальше сугроб не пустил. Пришлось по колено в снегу путешествовать. Пролезли путники по снегу мелкий кустарник, и вышли на наезженную дорогу.
– Гляди-ка, – удовлетворенно покачал головой Иван, – дорога. Значит и люди где-то рядом есть. Надо нам с тобой Ванюшка деревеньку какую-нибудь найти да половодье там переждать, а как река успокоится, так и назад к дому нашему пойдем. Нам с тобой теперь без дела прохлаждаться некогда.
На землю уже опускались весьма прохладные весенние сумерки и потому путники шли скоро. Зябко было, замерзнешь, коли, будешь в такую погоду, не спеша странствовать. Иван шагал широко, а Ванюшка бежал за ним вприпрыжку, забегая то с одной, то с другой стороны дороги на оттаявшие поляны. Мальчишка то вырывался вперед, то отставал немного, заинтересовавшись чем-то любопытным, и вдруг он закричал испуганным голоском.
– Дядя Ваня, гляди-ка чего здесь!
Иван подбежал на крик и увидел, лежащего в густой желтой траве раненного воина. Сначала показалось, что воин был мертв, но, присмотревшись, Иван заметил легкое трепетание века.
– Да ты никак живой? – прошептал он, наклоняясь над раненым.
– Конечно живой, – испуганно подтвердил вывод старшего товарища приемыш. – Он же меня сам к себе подозвал.
И тут воин открыл глаза, ухватил Ивана за отворот душегрейки, подтащил к себе ближе и зашептал.
– В Москву иди, к князю нашему, к Дмитрию Ивановичу. Передай, что измена опять в Москве. Рядом с ним измена, совсем рядом. Нельзя ему сейчас в Орду уезжать. Никуда нельзя выезжать. Никак нельзя. Изменщики и там про него много хану напели. Только ты это ему один на один скажи, никому не доверяй. Скажи, что в Сарае его яма позорная ждет, а еще скажи, что измену затеял …
Раненный вдруг замолчал, раскрыл широко глаза, будто увидев чего-то страшное в вечернем небе, и испустил последний дух.
Глава 2
– Что же у нас за народ такой за беспокойный, – как всегда прямо с порога, огибая дюжих постельничий, низко кланяясь на ходу, жаловался московскому князю боярин Кошка. – Им одно говоришь, а они так и норовят по-другому сделать. Спасу от него никакого нет, от народа нашего. Я их спрашиваю: почто избы за рекой ставите, а они на меня рукой машут. Представляешь, княже, до чего обнаглели ироды? Ты меня за Москвой следить поставил, а они рукой машут. Запросто так машут, будто я и не я это. Думал, угомонятся после прошлого года, так нет же. Одних не стало, другие пришли и мне вот кажется, эти новые понаглее прежних стали. Где же люди-то достойные? Что же к нам в город погань одна лезет? Чем же мы провинились так перед Господом?
– Ты Федор кончай причитать, – устало махнул рукой в сторону беспокойного подданного Дмитрий Иванович. – Знаю я тебя, не один год уж твое нытье слышу. Не было ещё дня, чтобы ты на московский народ напраслины не нес. Характер видно у тебя такой, что не можешь ты без хулы на люд наш обойтись. Так что про народ кончай и говори прямо, чего не так.
– Конечно же не так, – засуетился боярин и подскочил к окну. – Вон, сам из окна посмотри, где строиться начали. Вон там, правее гляди. Видишь, бревна катают. Вон уж полсруба иродовы дети уложили и дальше тешут.