Давно и правда - стр. 9

– Это когда это?

– Ты в своей лаборатории многое пропускаешь, – усмехнулась Вика. – В том числе весточки от Арнольда.

– То есть? – напрягся Арсений.

– В отличие от тебя, он твёрдо намерен дойти до самых вершин.

– Вик, если ты опять про Совет, то хватит, а? Мне уже отец этим плешь проел.

– Как скажешь, Арс. Как скажешь… Как тебе театр?

– А? – выискивая глазами Арнольда, рассеянно отозвался он. – Я не особо смотрел, честно.

– Не спектакль. Сам театр, – с нажимом повторила Вика.

– А… неплохо.

– Так пойдём?

– Домой?

– Сюда.

– Кажется, я сильно устал и совсем туплю. Мы и так тут, разве нет?

– Хорошо, что тебя профессора сейчас не слышат, – вздохнула Вика. – Ты в деканате на хорошем счету. Я бы даже сказала, с тобой считаются… Правда, с ними ты более сосредоточен. Я предлагаю заниматься в студии. В театральной студии.

– Тебе мало танцев?

Он расстегнул верхнюю пуговицу, ослабил воротник. Хотелось есть и спать. И немного кружило голову то, что Вика рядом, а они – не в аудитории, не в столовой, не в толпе во дворе на большом перерыве, а в сумраке зала полупустого уже театра. Старого, с заношенным занавесом, скрипучими стульями и мерцающими прожекторами, но всё же театра. Была в этом какая-то магия. Совсем как в Вике: ничего необычного, если разложить на части, но если всё вместе… И так же недосягаемо.

– И у тебя же ещё этот «ЭкоЙерлин». И сессия на носу. Какой театр, Вик?

– Сказал человек, который ночевал бы в лаборатории, если бы смог выбить ночной пропуск.

– Кто ж мне его даст. Чудо, что вообще пускают.

– Да, чудо, – задумчиво согласилась Вика, поднимая сиденья кресел и пробираясь к выходу. – Но театр – другое. Это не твоя лаборатория, не мои репетиции. С тобой правда считаются, ты правда на слуху, Арс. Ты амбициозный и честолюбивый, но тебе нужны ещё и другие мышцы, понимаешь? Интонации, внимания, паузы. Ты без этого будешь призраком, у тебя слишком много терпения и эмпатии внутри, ты за ними забываешь себя…

Он вспомнил вечера в танцевальном зале. Вика смеялась, поправляла его, ставила руки, иногда случайно его щеки касались её волосы – на занятия она заплетала косу. Стет, астет, триоль-рекатон, пас-паскаль, гальцер. Каждый раз, замечая, как он наслаждается моментами прикосновений, она говорила:

– Не путай. Это не романтика, это власть тела над хаосом.

Ей нравилось декомпозировать, конкретизировать, систематизировать. Она раскладывала овощи в салатах по цветам, сортировала мусор по фракциям, вела безупречные конспекты, которые разлетались в сессию на весь поток. Она неторопливо и властно приводила в порядок его внутренний хаос, его изломы, сомнения и осколки, отделяя навязанные стремления, чужие напутствия и ожидания от его собственного «хочу». «Могу». «Стану». И не было ничего удивительного, совершенно ничего удивительного в том, что он ответил:

– Интересная мысль. – Попытался представить себя там, на сцене, в полосе света. Не в тени, не в зале, не в тесной лаборатории, а перед публикой. У него пересохло во рту. Это было захватывающе. И тревожно почти до озноба. – Тут бывает какой-то отбор? В труппу? Или как сюда попадают?..

Парк «Виктория»

– Ты правда снова идёшь в театр с Арсением? Надеюсь, он не перепутает тебя с опытом в какой-нибудь своей колбе.

Арнольд произнёс это с усмешкой, позвякивая ложечкой в чашке кофе, – реплика между делом, фраза-заплатка залатать затишье в беседе, – но Арсений едва подавил вспышку злобы. Господин фон Зин. Он отвернулся якобы взять салфетку и закатил глаза. Вернулся к столу с нейтральным выражением на лице. Арнольд всё не унимался: