Цветущие вселенные - стр. 19

Но мысли её были далеко от дорожной пыли и звона цепей.

Он снова смотрел.

Илья – широкоплечий, с свободной походкой, чьи глаза видели слишком много. Не так, как прочие: не с похабным хихиканьем надзирателей, не с животным страхом каторжан. Его взгляд скользил по её фигуре методично, словно проверял расчёты.

Зачем?

Вчера у потухающего костра его мозолистая рука неожиданно протянулась – не щи, не заплесневелый сухарь, а плотный кусок вяленой свинины. И тут же отвернулся, делая вид, что просто поправляет огонь.

Где-то впереди хрипло залаяла собака. Колонна дёрнулась, как избитая кляча. Тропа сужалась, уводя колонну в чащу низкорослых сосен. Хвоя цеплялась за рваные рукава, оставляя на коже липкие полосы смолы. Руна прикусила губу – боль помогала не потерять ритм шагов, не споткнуться о корни, торчащие из земли, как кости древних великанов.

Илья шёл впереди, его спина – широкая, как дверь амбара – то появлялась, то исчезала за спинами конвойных.

Почему молчит?

Вопрос грыз её изнутри острее голода.

Сегодня утром, когда колонну поднимали перед рассветом, он случайно оказался рядом. Их плечи едва коснулись в толкотне, и в ту же секунду что-то твёрдое упало в её деревянную миску.

Она не посмотрела сразу – дождалась, пока конвойные развернутся.

В заскорузлом хлебе торчал кусок сала – свежего, ещё пахнущего дымком.

Где-то справа зашуршали кусты. Руна вздрогнула.

В последней подати стало ясно, голодая, она долго не протянет.

Вечером, когда в избе жизнь в вечер вошла. Мужики в засаленных зипунах столпились вокруг самодельного стола, где кости уже летели в очередной раз. Руна стояла чуть поодаль, сжимая в потных ладонях последние медяки – те самые, что удалось спрятать даже после обыска.

Голод скручивал живот тугим узлом, но руки не дрожали.

"Три хода назад у Петьки слегка дрогнула бровь – блефует. У Семёна пальцы постукивают по столу ровно через пять секунд – уверен в костях."

Этому научилась там – в господских покоях, где барчуки забавлялись в карты между учебой. Там же поняла: игра – это не про удачу, а про позвоночник, который не гнётся, когда на кону всё. И он заступился… не дал в обиду.

А когда в баню пошла с первыми, так вообще ей думалось, вот же свезло. Зря радовалась. Стоило бабам оказаться одним, как к ней приблизилась Иванна.

Банный пар застилал всё пеленой, но Руна сразу почуяла приближение Иванны – запах пота, дешёвого мыла и… зависти. Черноволосая баба подошла слишком близко, её глаза – узкие, плутовские – скользнули по рёбрам Руны, по её впалому животу.

– Ну что, барская игрушка, – её голос прополз по коже Руны, как скребок по ране, – видать, не очень тебя там кормили, раз кости торчат?

Она приблизилась ещё, грудь её почти прижалась к Руне, а рука с короткими, грязными ногтями потянулась к её животу.

– Где твои деньги?

Баня, где пар сгущался до молочной пелены, а капли конденсата стекали по почерневшим брёвнам. Иванна толкнула её снова – на этот раз сильнее, так что Руна едва удержалась на скользком полу. Их тела слиплись на мгновение – горячее, потное, чуждое.

– Эй, рыжая… – Иванна прошипела так, что брызги слюны ощутимо попали на щёку. – Или ты слепая? Староста за тобой шляется, как голодный пёс.

Руна стиснула зубы до хруста.

Видела.

Как его взгляд цеплялся за нее в сумерках, когда он думал, что никто не видит. Глаза – не зелёные, как у неё, а тёмные-золотистые, но с искрами где-то внутри, будто угольки, раздуваемые внутреннем чем-то. Видела, как Илья смотрел на неё, когда думал, что никто не заметит, будто прожигал насквозь. А вчера, когда она случайно задела его руку у костра…