Цветущие вселенные - стр. 21
– Да был один, ходил ко мне. А потом…
– Ой ли, один, – возмутилась Варвара. – А мой бил смертным боем, вот и дала раз сдачи.
– Деваньки, я сожгла бы таку полюбовницу.
– И так сожгла.
–А не че на чужое зариться.
– Ну и где теперь твое?
– Мое, никого не касается. Отравился, судья не поверил. Все думал, что я молоком его. Дурак, говорил в травах любая бабёнка разбирается лучше, чем он в пизде.
Женщины засмеялись. Иванна смотрела на Руну, так что внутри оборвалось и сжалось от нехорошего предчувствия.
– Так что?
Тени от дрожащего пламени свечи плясали по стенам, как духи. Руна застыла – её руки и ноги сжали чужие пальцы, горячие и влажные от пота. Волосы рвали с корнем, заставляя запрокинуть голову. В глазах потемнело от боли, но она не закричала.
– Верни, подобру, – прошипела она сквозь стиснутые зубы.
Иванна рассмеялась – звук был как скрежет ножа по кости.
– Напугала.
Две бабы сжали её запястья так, что кости захрустели. Ещё две придавили колени, впиваясь ногтями в голую кожу. Пятая – самая крупная – ухватила её за волосы и дёрнула, заставив взвыть от неожиданности.
– Держи. Держи.
В ее животе скрутило всё судорогой, по груди поползло раздражение, прожигая гневом.
– Шпохни ее! Размажь.
В следующую секунду, рука Иванны оказалась у нее на горле.
Руна дернулась, как от раскаленного клейма. Завыла. Принуждая, ей закрыли рот и нос. Она задохнулась. Дышать стало нечем. Ее держали в железной хватке, тело выгнуто неестественно, как тетива лука перед разрывом. Иванна приблизилась так близко, что Руна почувствовала запах её пота – кислый, с примесью чего-то резкого, вроде дешёвого самогона.
– Приятно тебе, сука? А? Приятно?
Слюна брызнула на щёку, горячая, как кипяток.
Она прижала грудь к Руне, её дыхание было частым, прерывистым. Одна рука впилась в её бедро, другая – в волосы, заставляя её смотреть вверх.
– Я тебя выдрессирую.
Голос её звучал не как у дворовой бабы, а как у хозяйки, привыкшей ломать тех, кто слабее.
– Ни на одного мужика не посмеешь заглядеться. Меня будешь хотеть по ночам…
Внутри всё сдвинулось – кости, мышцы, сама плоть. Когти уже прорезали кожу на пальцах, когда что-то с треском распахнулось. И не надо было оборачиваться, чтобы понять.
Глаза у душегубки расширились от понимания. Так что она одернула руку и осеклась с выдохом «А-а-а».
Баня превратилась в ад.
Доски заскрипели под когтями, впившимися в древесину как в мясо. Шерсть вздыбилась по хребту, кожа рвалась там, где кость уже не помещалась в человеческую форму.
Иванна отползала назад, её глаза – белые, как сало на свече. Рот открыт, но ни звука – только слюна тянулась к полу нитями.
Бабы завизжали, как свиньи перед забоем. Одна упала на колени, крестя воздух дрожащими пальцами:
– Мать Пресвятая!
Другая рванула дверь, но туловище ещё было внутри, когда Руна развернулась к ней мордой. Кости хрустнули, кожа натянулась, как пергамент, и вдруг – разорвалась. Руна упала на четвереньки, её пальцы уже не пальцы, а когти, впивающиеся в скользкие доски. Из горла вырвался стон, больше похожий на вой. В глазах помутнело: мир стал чёрно-белым, запахи – огнём, прожигающим ноздри. Вода из таза хлестнула по спине, но не охладила, а обожгла. Каждая капля – как свинцовая пуля.
Пар смешался с пылью, поднятой десятком босых ног, бьющихся в панике. Голые тела – розовые, дрожащие, блестящие от пота – мелькали, как кровавые блики в глазах у Руны. Одна из баб, споткнувшись, рухнула в угол. Её пальцы судорожно чертили кресты в воздухе, губы шептали молитву, но глаза… глаза были полны дикого ужаса.