Цитадель - стр. 3
Роман «Цитадель» напоминает водоворот, бурлящий под внешне спокойной водной гладью. Неистовые, временами почти безумные нотки звучат словно под сурдинку, порок исполнен очарования, а очарование способно вызывать омерзение. Галерея красавиц, словно сошедших со средневековых гравюр, поражает воображение. Но главное достоинство романа – это запредельная честность писательницы, открывающей без ложной скромности и притворства самые потаенные уголки женской души. Прочитав «Цитадель», даже самый искушенный ценитель Востока, скорее всего, удивится – и посмотрит на Японию совершенно иными глазами. И поймет, что, как же мы, в сущности, мало знаем об этой стране и ее обитателях…
Фумико Энти скончалась в 1986 году. Незадолго до смерти ее избрали в Академию Искусств. Помимо премии Номы награждена премией Танидзаки и Орденом культуры.
Г. Дуткина
Часть первая
Глава 1
Раннее цветение
Лето только вступало в свои права. Был тихий солнечный полдень.
Кин Кусуми хлопотала по хозяйству с раннего утра. Дом ее стоял на берегу реки Сумидагава в богатом квартале Ханакавадо токийского района Асакуса. Срезав в маленьком садике несколько белых вьющихся клематисов, Кин долго возилась с цветами, любовно устраивая их в токонома[1]. До этого она вылизала до зеркального блеска две смежные комнаты на втором этаже. Окинув удовлетворенным взглядом результаты своего труда, Кин похлопала себя по натруженной пояснице и спустилась вниз по темной лестнице.
В тесной, примыкавшей к прихожей комнатке, подле зарешеченного окна сидела за шитьем ее дочь Тоси. Тоси как раз пыталась вдеть нитку в ушко, держа иглу против света. В комнате плясали отражавшиеся от поверхности реки солнечные блики. Тоси подняла глаза на мать: Кин держала в руках сверток плотной, пропитанной лаком бумаги, в которой она принесла в дом клематисы.
– Часы у соседей уже пробили три… Что-то гости запаздывают… Да, матушка?
– Ох, неужели уже так поздно?.. Впрочем… Они же едут от самой Уцуномии, меняя по дороге рикш… Писали, что прибудут пополудни, но, похоже, раньше вечера не поспеют…
Кин присела к длинной жаровне-хибати[2] и раскурила тонкую серебряную трубочку с бамбуковым черенком.
– Вы, матушка, с самого утра в заботах… Устали, поди, – заметила Тоси, поправляя иголкой слегка растрепавшийся пучок. Затем воткнула иглу в красную подушечку, лежавшую на станке для шитья, завернула в оберточную бумагу кусок пунцового шелкового крепа и подошла к матери, слегка подволакивая изуродованную болезнью ногу. Видимо, тоже решила дать себе отдых.
– Наводи порядок, не наводи… Хоть каждый день убирайся, все равно грязь! – Кин развязала тесемки, прихватывавшие во время работы длинные рукава кимоно, и брезгливо выбила пыль из черного атласного воротника. Она даже не обмолвилась о том, каких чудовищных усилий ей стоило протереть притолоку и щель в поперечной декоративной балке, – для чего пришлось взгромоздиться на специальную подставочку, – однако ее буквально распирало от гордости. Работа была поистине безупречной.
– Интересно, с чего это госпожа Сиракава решила пожаловать в Токио?.. – задумчиво протянула Тоси, потирая кончиками пальцев утомленные глаза. Проблемы уборки явно не волновали ее.
– Что ты хочешь этим сказать? – подозрительно покосилась на нее мать. Кин была молода душой, а Тоси из-за болезни упустила шанс выйти замуж, так что они общались друг с другом скорее как сестры, нежели как мать и дочь. Порой Тоси выказывала даже большую зрелость в суждениях, чем сама Кин.