Цитадель - стр. 16
Под окном послышались крики подъехавших рикш. Потом раздался нестройный хор голосов, приветствовавших прибывших гостей. Топот ног по коридору…
– Кажется, они! – вскликнул Оно и трусцой направился к ведущей вниз лестнице.
Только спустя час Томо представила Сиракаве свежую, как бутон нетронутой розы, девушку. Ее волосы были тщательно собраны в девичий пучок «тодзинмагэ».
– Позвольте представить Сугу. Я привезла ее из Токио. Она будет помогать вам в работе, – церемонно произнесла Томо.
До этого Томо и Эцуко лишь коротко поприветствовали Сиракаву, после чего вернулись к ожидавшей их в коридоре Суге. Томо тотчас же отправила обеих девочек мыться. Потом усадила Сугу перед зеркалом и лично поправила растрепавшийся пучок и боковые локоны. Волосы Суги после ванны блестели, как лак. Гребень с трудом продирался сквозь густые пряди, и Томо вновь была ослеплена непорочной белизной чистого, без косметики лица в обрамлении блестящих, отливающих синевой волос. Это она выбрала Сугу, к тому же уплатила за нее изрядный выкуп родителям. А значит, она должна убедить супруга, который хорошо знает толк в женских прелестях, что совершила хорошую сделку и потратила деньги не зря. Прихорашивая и без того красивую Сугу, Томо с каким-то странным, непонятным ей самой чувством наблюдала за Эцуко, которая вертелась у зеркала, любуясь Сугой, как большой куклой, и беззаботно щебетала:
– Какие красивые украшения для волос, мамочка! Право же, они просто прелесть!
– Я мало на что гожусь, господин… Прошу простить меня за это, – пробормотала Суга слова приветствия, припав к полу в низком поклоне, – точь-в-точь, как наставляла ее в Токио мать. Она съежила плечики, обтянутые лиловым кимоно с подколотыми по росту рукавами. Ее принесли в жертву на благо семьи, не объяснив ничего, кроме того, что отныне ей придется верой и правдой служить дому Сиракава, – главным образом, господину. Вот только как именно, не уточнил никто. Не обмолвился даже словом.
– Помни, что ты должна повиноваться господину и не идти против его воли. Что бы ни случилось, – сурово наставляла ее мать перед отъездом, так что сейчас Сугу больше всего страшила перспектива навлечь на себя гнев хозяина дома. Слава богам, за три дня совместной жизни в Киото она подружилась с дочкой хозяина. Да и сама хозяйка, несмотря на провинциальную сдержанность, оказалась совсем не злой. Так что оставалось главное – сам господин, который, как ей сказали, занимал какой-то очень важный пост в префектуре, – чуть ли не главный секретарь управы, второе лицо после самого губернатора… К тому же он намного старше своей жены… Суга дрожала от страха. Что, если сейчас он бросится на нее с упреками, закричит страшным голосом?! В Токио она могла бы сбежать домой, но здесь Фукусима, до Токио много десятков ри[25], и при одной только мысли об этом у Суги сердце уходило в пятки.
– Значит, тебя зовут Суга? Хорошее имя. А сколько тебе лет?
– Пятнадцать, господин.
Суга старательно выговаривала слова, держась изо всех сил. Но по ее лицу было видно, что она вот-вот расплачется. Широко распахнутые глаза под четко вылепленными веками казались неправдоподобно огромными, а слишком густые, словно подведенные брови разительно противоречили растерянному выражению лица, создавая обманчивое впечатление силы, и лицо Суги, освещенное желтоватым светом лампы, казалось странно контрастным, словно у актера на сцене. Ее красота невольно напомнила Сиракаве лицо прославленной куртизанки Имамурасаки, любовавшейся вечерней цветущей сливой в квартале Ёсивара