Цитадель - стр. 14
Теперь между нею и мужем встанет другая – эта девочка Суга, а значит, супруг, давно охладевший к Томо, отдалится еще сильней…
Томо послала фотографию Суги на одобрение Сиракаве и получила одобрительный ответ. В ту ночь она проснулась от собственного крика: ей приснилось, будто она душит мужа. Томо лежала с широко открытыми глазами, все еще ощущая чудовищную силу в своих крепко стиснутых пальцах. Ей стало страшно. Томо села на постели и обхватила плечи руками, пытаясь унять бешеное биение сердца. Рядом безмятежно спала Эцуко. Ее лицо смутно белело в тусклом свете ночника. Днем оно казалось на удивление взрослым, но во сне было совсем невинным и беззащитным, как у младенца. Томо вдруг захлестнуло чувство щемящей любви. Она так страшилась избаловать дочь, что не позволяла себе ни малейшего проявления нежности. И потому девочка тянулась к кому угодно, только не к матери: к служанкам, к знакомым и посторонним, – ко всем, кто был мил и добр с ней. Она и представить себе не могла такую картину – мать, очнувшуюся от ночного кошмара в липком поту, мать, взирающую на нее тоскливым и жадным взглядом, словно путник в пустыне, чудом набредший на животворный источник…
Когда Суга в сопровождении Томо впервые пришла в дом Кусуми, Эцуко запрыгала от восторга, узнав, что красавица едет вместе с ними в Фукусиму. Ее детское сердечко трепетало от счастья.
– Какая красивая… Ведь это та самая девушка с фотографии, да, матушка? А что она будет делать в нашем доме?
– Она будет помогать твоему отцу, – пряча глаза, ответила Томо.
– Так же, как Сэки?
– Ну-у… Пожалуй…
Почувствовав, что дальше расспрашивать небезопасно, Эцуко отступилась. Томо строго-настрого приказала Ёси молчать, и та держала рот на замке.
Беседуя с матерью Суги, Томо терзалась противоречивыми чувствами. Коротышка-мать с круглым личиком и приплюснутым носом была совсем не похожа на красавицу дочь. Ее явно терзали раскаяние и стыд – ведь она отдавала Сугу ради денег. Мать уповала на Томо, как на единственную опору. От Томо зависело благополучие Суги, а потому она без конца повторяла, что Суга слаба здоровьем, что она нежна и хрупка, и даже поведала, что ее дочь «пока еще не совсем женщина».
– Но госпожа такая великодушная, добрая и хорошая, что теперь мне стало гораздо спокойней, – заключила она в конце разговора. – Даже если Суга не понравится господину, госпожа не позволит ее обидеть, так все говорят…
Все это она умоляющим тоном выложила Кин прямо в присутствии Томо, с такой наивной верой в ее справедливость, что Томо в душе поклялась себе никогда не обидеть Сугу и оградить ее от несчастий, что бы там ни случилось. Она должна, она просто обязана быть в ответе за все – даже за счастье соперницы, которая отберет у нее супруга… При мысли о собственной странной, противоречивой судьбе губы Томо кривились в лишь одной ей понятной усмешке. Только в такие моменты ей удавалось забыться. Только в такие минуты она могла смотреть на все холодно и беспристрастно – на мужа, на Сугу и даже на Эцуко… Вскоре после праздника О-Бон Томо, Эцуко, Ёси и Суга покинули дом Кусуми и отбыли в Фукусиму на четырех рикшах. Суга, в легком летнем кимоно из шелкового газа с лиловым тканым узором и поясом-оби из тяжелого, с блеском, шелка «хаката», первую половину пути проехала в одной коляске с Эцуко, которая нипочем не желала расстаться с новой «игрушкой». Проводив глазами удаляющуюся коляску с девочками, похожими на два прелестных цветка – один побольше, другой поменьше, – Кин и Тоси вернулись в гостиную.