Цикл гниющих душ - стр. 4
– Ты вернулась, – сказала старуха, и её голос был одновременно везде и нигде, как эхо в пустоте. – Ты всегда возвращаешься.
Лидия хотела ответить, но её горло было разорвано, и вместо слов из её рта вытекла чёрная жижа. Она почувствовала, как её челюсть трескается, как зубы выпадают, падая на пол с влажным звуком. Она попыталась встать, но её ноги были уже не ногами – они были массой костей и плоти, которые расползались, как гниющий студень.
Старуха шагнула к ней, и её кожа начала трескаться, как будто она была сделана из глины. Из трещин вытекала та же чёрная жижа, что и из Лидии, и она поняла, что старуха была не просто частью города – она была его сердцем.
– Ты хотела свободы, – прошептала старуха, наклоняясь к ней. – Но свобода – это ложь. Есть только цикл. И ты – его часть.
Лидия почувствовала, как её разум начинает распадаться. Она видела образы – не воспоминания, а что-то глубже, что-то, что было вырвано из её души. Она видела себя, стоящую у канала, пьющую эликсир, умирающую, возвращающуюся. Она видела тени, которые были не просто тенями, а кусками её самой, её боли, её страха. Она видела город, который был не просто городом, а её тюрьмой, её адом.
Она закричала, и на этот раз звук прорвался – хриплый, мокрый, полный отчаяния. Она ползла к прилавку, цепляясь за пол, чувствуя, как её тело разваливается на части. Она должна была найти эликсир. Должна была разорвать цикл. Но прилавок был пуст, а флаконы на полках начали лопаться, выпуская кровь, которая текла по стенам, как водопад.
Старуха засмеялась, и её смех был последним, что Лидия услышала, прежде чем тьма поглотила её, но и это не стало спасением.
Тьма была густой, липкой, как смола, и в ней шевелились образы – не воспоминания, а осколки её собственной души, разорванной на части. Она видела себя, стоящую у канала, с флаконом в руке, её лицо, ещё целое, но уже отмеченное проклятием. Она видела, как её кожа трескается, как её кости ломаются, как тени поднимаются из воды, чтобы утащить её в глубину. И каждый раз, когда она умирала, она возвращалась – к той же улице, к тому же фонарю, к той же аптеке. Слова Блока звучали в её голове, как насмешка: «Умрёшь – начнёшь опять сначала…»
Она открыла глаза, или то, что от них осталось. Её тело лежало на полу аптеки, и она чувствовала, как доски под ней пульсируют, как будто они были живыми, пропитанными кровью и гнилью. Её кожа свисала лоскутами, обнажая мышцы, которые дёргались, как умирающие насекомые. Она попыталась пошевелиться, но её кости скрипели, как ржавые петли, а из ран текла чёрная жижа. Она была всё ещё жива, но жизнь была хуже смерти.
Старуха стояла над ней, её пустые глазницы блестели, как чёрные зеркала, а кожа трескалась, выпуская тонкие струйки ихора.
– Ты думала, эликсир даст тебе свободу? – прошептала она, и её голос был не просто звуком, а вибрацией, которая проникала в кости Лидии, заставляя их трещать. – Эликсир – это город. Эликсир – это ты. Ты пьёшь себя, девочка, и каждый глоток делает тебя частью нас.
Лидия хотела ответить, но её горло было разорвано, и вместо слов из её рта вытекала та же чёрная жижа, что текла из старухи. Она чувствовала, как её челюсть трескается, как зубы ломаются, падая на пол. Она подняла руку, чтобы оттолкнуть старуху, но её пальцы были уже не пальцами – они были обломками костей, обтянутыми лохмотьями плоти. Она закричала, но звук был мокрым, булькающим, и она почувствовала, как её язык растворяется, смешиваясь с ихором.