Цикл гниющих душ - стр. 15
Но в последнем мгновении, когда тьма поглотила её, она услышала шёпот – не её, не теней, не города, а чего-то другого, чего-то, что было за пределами цикла.
– Ты свободна, – шептал он, или это была ложь. Её разум растворился, и пустота сомкнулась над ней, оставив лишь эхо её последней мысли: Я сделала это. Или нет?
Часть 3.
Город исчез, или, быть может, он никогда не существовал. Улица, где Лидия ступала, оставляя кровавые следы, растворилась в пустоте, как сон, тающий с рассветом, которого не было. Фонарь, чей тусклый свет был её проводником и палачом, погас, и его пепел унёс ветер, которого никто не чувствовал. Аптека, где её судьба была запечатана во флаконах, истекающих кровью, рухнула, и её стены стали пылью, а шёпот старухи умолк, как будто его никогда не было. Канал, чья чёрная вода отражала её гниющее лицо, высох, оставив лишь кости, рассыпавшиеся в тишине. Подземелья, зеркало, озеро – всё стало ничем, как и душа Лидии, растворившаяся в последнем акте её отчаянной борьбы.
Но пустота не была концом. Она была зеркалом, в котором отражалась не Лидия, а вопрос, что она задала, жертвуя собой: что есть вечность, если не страх перед пустотой? Лидия, некромант, чья кровь стала каналом, чья боль стала городом, чья душа стала циклом, искала бессмертие, но нашла лишь отражение своего ужаса. Она хотела жить вечно, но вечность оказалась не жизнью, а бесконечным умиранием, где каждый шаг разрывал её плоть, каждый вдох был ядом, каждый взгляд был проклятием. «Ночь, улица, фонарь, аптека…» – эти слова были не просто её судьбой, а приговором, который она сама себе вынесла.
Город был её разумом, но не только её. Он был отражением каждого, кто боялся исчезнуть, каждого, кто смотрел в чёрное зеркало смерти и видел там себя. Лидия была одной из них, но её борьба была её собственной. Она создала аптеку, чтобы спрятаться от конца, но нашла там старуху, чьи пустые глазницы были её глазами. Она спустилась в подземелья, чтобы найти силу, но нашла алтарь, где её кровь питала тени. Она разбила зеркало, чтобы увидеть правду, но увидела лишь свои лица – гниющие, кричащие, умирающие. Она погрузилась в озеро, чтобы сбежать, но стала его частью, растворяясь в массе плоти, шепчущей её имя.
И всё же Лидия выбрала. В последнем мгновении, когда её душа горела, как пепел, она отказалась быть старухой, отказалась быть озером, отказалась быть циклом. Она направила свою некромантию на себя, разрывая не только свою душу, но и город, что был её разумом. Её кожа рассыпалась, её кости стали пылью, её кровь испарилась, и город рухнул вместе с ней – его улицы растворились, его фонари погасли, его тени умолкли. Но был ли это конец? Или лишь новая петля, новый цикл, ожидающий её в пустоте?
Пустота была не тишиной, а вопросом. Что есть свобода, если не отказ от страха? Лидия боялась смерти, как боятся все, но её страх был не слабостью, а силой, создавшей город. Она ненавидела себя за это, но в этой ненависти нашла решимость. Она жертвовала собой не ради искупления, а ради правды – правды, что вечность не стоит боли, что жизнь не в том, чтобы цепляться за мгновения, а в том, чтобы отпустить их. Её крик, растворяющийся в тьме, был не поражением, а вызовом: если цикл – это она, то она может его сломать, даже если цена – её собственная душа.