Чужбина - стр. 41
Свои нехитрые пожитки Давид перед службой оставил на хранение у Амалии. Побрившись и переодевшись в гражданское, он поздно вечером, как всегда, побрел встречать с работы Амалию. Та в это время закончила в пристройке молоть ячменные отруби для корма. С лопатой в руках она сгребала остатки зерна в кучу. Над ней горела лампочка, высвечивая ее светлое лицо с румяными щеками. От резких движений из-под цветастого платка выбились русые косы.
Давиду почему-то стало жарко. Его охватило огромное желание. Он обнял, прижал к себе и жадно поцеловал Амалию.
Влюбленные всю ночь не сомкнули глаз. В пристройке за дробилкой лежали на слое рассыпанного зерна и мечтательно рассуждали о том, как теперь заживут.
Знать бы им тогда, что это была их первая и единственная ночь. Один лишь только миг, который им отвел бог, в которого они тогда отказывались верить…
Утром следующего дня Давида увезли за двадцать километров на совхозные целинные земли. Уже по огромному расстоянию можно было понять, что работать ему там предстояло безвылазно до глубокой осени.
Но война нежданно внесла свои коррективы. В один из дней конца июня на удаленном от поселка поле появился посыльный. Немощный Мартин приехал на бричке и поведал механизаторам о нападении немецких войск. Давиду и еще одному трактористу требовалось немедленно явиться в сельсовет.
Лишь утром следующего дня конская упряжка привезла их прямо к зданию управления. Там уже клубили дымом моторы грузовиков. Большая толпа мобилизованных на фронт и провожающих их родственников и односельчан шумно прощались. В стороне стояла Амалия, державшая в руках рюкзак солдата запаса. Давид поспешил к ней.
Амалия была очень напугана. В ее глазах стоял страх. Давид обнял возлюбленную и почувствовал, что она дрожит.
– Ты что? – он нежно гладил ее плечи. – Не переживай так! Я уверен, что война быстро закончится. Как в Прибалтике или максимум через пару месяцев как в Финляндии.
– Ой, страшно мне, Давидхен, – горячо шептала она ему на ухо, – Левитан ведь неспроста в первый же день назвал эту войну Великой и Отечественной. Боюсь, что это будет ужасно и долго.
– Вот увидишь, до озимой вспашки нас домой вернут.
– Я беременна, – потупив взгляд, полушепотом призналась Амалия.
Давиду враз снесло улыбку с лица. Он серьезно свел брови на переносице, еще крепче прижал к себе любимую и промолвил:
– Тем более с войной нам затягивать теперь нельзя. Вернусь до родов.***
Призванных на фронт из Зельманского кантона на грузовиках отправили на железнодорожную станцию Саратова. Здесь их продержали более двух недель. Ночевали под открытым небом на привокзальной площади. Несколько раз давалась команда на погрузку в эшелоны, но в последний момент почему-то отменялась. Лишь в середине июля их наконец-то погрузили в товарные вагоны и повезли. На юг. Удивлению мобилизованных не было предела. Ведь война шла на западе страны, а их увозили вглубь.
Военное подразделение формировали в одном из лагерей Осоавиахима возле города Уральска.
– Общество содействия обороне, авиационному и химическому строительству, – прочитал Давид вывеску на проходном пункте.
Новобранцев первым делом наголо подстригли и вручили униформу. Дали день времени привести ее в порядок. Ушивали, подшивали, утюжили. Давид умело закреплял на каждой петлице по одному рифленому латунному треугольнику. Ведь он, вернувшись после армии в совхоз, ещё на окраине поселка сорвал их и спрятал в вещмешок. Постеснялся. А то еще в части сослуживцы подтрунивали над ефрейтором, называя его выскочкой и прихвостнем. А он ведь ни перед кем не выслуживался, делал свое дело, как их и учили – на совесть.