Чужбина - стр. 43
Давид решил, что про это сообщать Амалии не надо. В один из перерывов он раздобыл тетрадный листок в клетку и, часто слюнявя химический карандаш, положив бумагу на приклад винтовки, начал писать:
– Здравствуй, моя любимая Маля. Хочу сообщить, что я жив и здоров, чего и тебе желаю. Я очень по тебе соскучился. Но ты мне пока не пиши. Мы скоро пойдем в наступление. Когда разобьем врага, если останусь жив, тогда тебе все расскажу. Я очень счастлив, что у нас будет ребенок. Главное, чтобы родился здоровым и с тобой все было хорошо. Если мальчик, назови Николаусом. В честь моего отца. А если девочка, то решай сама. Женщины в этом разбираются лучше. Надеюсь, что Мартина по здоровью на фронт не заберут. Какой-никакой, а тебе помощник. Низкий поклон всем соседям и совхозным кузнецам социализма. Ваш Давид Шмидт.
В первых числах октября их дивизию сняли с оборонительных позиций и отправили под Москву.
До станции Малоярославец эшелон шел под бомбежкой. Разгружались и окапывались тоже под налетом вражеской авиации. На этом рубеже им предстояло защищать столицу.
Ночь перед боем была по особенному спокойной и тихой. В сапогах подходящего офицера отражалось тусклое сияние луны.
– Командир отделения ефрейтор Шмидт! – стараясь вытянуться по уставу, но не высовываясь из окопа, представился Давид.
– Вольно! – устало произнес политрук Симоненко и полусогнувшись в траншее подошел ближе.
Уступая дорогу юному офицеру, солдаты повинно вдавливали свои тела в ее размокшие стены.
– Еврей что ли? – спросил лейтенант.
– Никак нет! – недоумевал Давид. – Я русский немец.
– А-а-а! – задумчиво резюмировал офицер и продолжил: – Все к бою готовы?
– У нас, кроме винтовок, лишь по две бутылки зажигательной смеси, – начал было Шмидт.
– Не паникуй, ефрейтор! – перебил его офицер. – Приказано держать оборону до последнего!
И немного помолчав, тихо добавил:
– На рожон не лезть, но и отступать не смейте. Некуда далее.
На следующий день, после авианалета и артподготовки немцы перешли в атаку.
– Держаться до последнего, – не приказал, а попросил бойцов отделения ефрейтор Шмидт.
Первое наступление отбили, но ближе к полудню на них пошли фашистские танки. Много танков. Их дальнобойные орудия с большой точностью дырявили линию защиты батальона. Нельзя было поднять головы. От холодной и сырой земли у Давида онемела левая щека.
Первый из их взвода не выдержал. Побежал. К немцам! С поднятыми руками. Ему вдогонку смертоносным огнем понеслись все пять пуль магазина винтовки.
Некоторые надеялись спастись, побежав в сторону тыла.
– Один, два, – с ужасом считал ефрейтор.
– Назад! – с горечью и досадой надрывался справа командир отделения Кужабергенов.
Но дезертиры ему уже не повиновались. Фашистский пулеметчик короткой очередью настиг одного из спасающегося бегством. Другого свои, из второй линии обороны, расстреляли в грудь.
Рядом с окопом, в котором находился ефрейтор Шмидт разорвался танковый снаряд. Летели в воздух бутылки с горючей смесью. Небо вспыхнуло ярким огнем. Миллионы звезд посыпались из глаз Давида. Невыносимо острая боль пронзила сознание. Все исчезло. Растворилось. Стало тихо и темно.
Историки потом напишут, что, несмотря на численный перевес, фашистам не удалось в этом направлении прорвать стойкую оборону красноармейцев. Так и не сумев взять населенный пункт, немцы обошли его с тыла. Еще два дня советские бойцы сражались в окружении. Только когда закончились боеприпасы, красноармейцы пошли на прорыв. Из нескольких тысяч солдат в живых осталась лишь сотня…