Чужбина - стр. 42
Ну да ладно с этим званием. Давида больше удивляло сейчас то, что вместо артиллерии или танковых войск механика и тракториста направили в пехоту. Это же и дураку понятно, что от него в другом месте больше было бы пользы. Поди пойми логику этих полководцев!
– Ефрейтор! – радостно проорал старшина роты Аникеев.
Давид вскочил по уставу.
– А я тут голову себе ломаю, как же один с желторотиками справлюсь? Будешь у меня командиром отделения.
– Товарищ старшина, я не умею! – стал отмахиваться Давид обеими руками.
– Научим, – равнодушно ответил ему Аникеев.
– Я лишь тракторист, – все еще сопротивлялся ефрейтор.
– Вот и хорошо! – уже раздраженно добавил командир. – Рычаг в руки и вперед!
Приказал через час построить отделение на проверку внешности.
Давид оглядел новобранцев и потребовал каждого наизусть выучить предложение: – “Рядовой такой-то к проверке готов”.
За спиной Шмидта по росту построилось десять подчиненных ему красноармейцев: один русский, два украинца, шесть казахов и татарин. Никто из последних практически не знал русского языка. Они и в лагере продолжали держаться от “иванов” в отдельности.
Рядом с ним во главе второго отделения тоже стоял казах. Выбор пал на него не случайно. До мобилизации Анар Кужабергенов работал преподавателем и отлично знал русский.
– Учить только тому, что нужно в бою, – громко, почти криком повторял свой приказ командир роты, обходя ряды новобранцев, – ни одной минуты потерянного времени!
За пару недель их натаскали в азбуке военной науки. По нескольку раз на день заставляли строиться: в две шеренги, повзводно, в колонну и фронт. Молодой политрук, лейтенант Федор Симоненко, усердно объяснял им июльское обращение к народу товарища Сталина. Потом раздали винтовки. Показали, как их разбирать и собирать. Ежедневно заставляли чистить и смазывать личное оружие красноармейца.
– Люби как мать родную! – был приказ.
За потерю грозил трибунал.
Воскресным августовским днем все командиры и бойцы подразделений приняли присягу. В ночь на понедельник их спешно погрузили в товарные вагоны, эшелон которых ранним утром уже убегал от восходящего солнца. С каждой минутой и километром все дальше на запад.
Давид мечтал увидеть Москву. Сожалел, что не получилось это сделать до войны. В этот раз он ее тоже не увидел. Только узнал от Аникеева, что они на скорости проскочили столицу и направляются в Новгород.
До Новгорода не доехали. Разгрузились в Валдае и на подступах к нему второпях готовили позиции во втором эшелоне обороны.
Рыли окопы, блиндажи и соединения в нескошенном ржаном поле. Почти все в отделении Давида были жители сельской местности. Ему даже не пришлось скрывать свои навернувшиеся на глазах слезы. Они невольно текли почти у каждого бойца, который в этот момент саперной лопаткой вгрызался в чернозем, срубая на корню колосящийся стебель ржи. О чем может думать крестьянин, которому приходится уничтожать обильно политый потом хлебороба урожай?
– Опять быть голоду, – тяжело вздохнул Давид.
Все чаще к ним доносились звуки далеких канонад, но про боевые действия они во втором эшелоне обороны узнавали только из сводок Совинформбюро.
Не было сомнений в том, что сражаться придется. Тяготило ожидание. Мимо их укреплений на запад шли колонны красноармейцев. Назад возвращались только телеги с тяжело раненными.