Чужбина - стр. 40
Сентябрьским днем 1939 года их полк подняли по тревоге и уже под прикрытием ночи они пересекли польскую границу. На артиллерийском тягаче Давид Шмидт въехал во Львов, где красноармейцам впервые сообщили о распоряжении Советского правительства “…взять под свою защиту жизнь и имущество населения Западной Украины и Западной Белоруссии”…
– Теперь уж точно демобилизация! – ликовал Давид.
Он зря радовался. Почти без передышки им приказали освобождать народы Прибалтики. Это была скорее прогулка, или, как выражался их командир – “культурная война”.
На одном из привалов вблизи небольшого городка Тарту, на обочине дороги Давид подобрал потрепанную брошюру. Это был сборник стихов совсем незнакомого ему поэта. В краткой биографической справке красноармеец впервые узнал об эмигрировавшем из России в Эстонию поэте Игоре Северянине. Особенно Давида затронули строки одного из стихотворений:
В пресветлой Эстляндии, у моря Балтийского,
Лилитного, блеклого и неуловимого,
Где вьются кузнечики скользяще-налимово,
Для сердца усталого – так много любимого,
Святого, желанного, родного и близкого!
“Странно получается, – подумал тогда солдат. – Если меня, хотя и немца неудержимо тянет на берега Волги, а русский воспевает побережье Балтики, то выходит, что понятия “родина” и “чужбина” никак не связаны с местом рождения или национальностью”…
В Литве, Латвии и Эстонии им не пришлось даже пушки расчехлить.
Октябрь сменил ноябрь, а об увольнении не заикались. Запретили об этом даже спрашивать.
30 ноября объявили войну с Финляндией. Умные воеводы видимо все рассчитали: южная часть Финляндии летом становилась сплошным и непроходимым болотом и буквально кишела комарьем. Видимо поэтому дождались начала зимы, когда все покроет солидный лед. Правда не учли типичные в этих краях лютые северные морозы. Сотни красноармейцев тогда полегли в промерзшую землю Карелии. Тысячам отморозило уши, руки или ноги. Давида же согревал его тягач и утепленные валенки. Через три месяца война закончилась. Ее так и прозвали – зимняя война. A Давида опять не уволили в запас.
Ему явно пришлось переслужить. За образцовое выполнение служебных обязанностей и примерную воинскую дисциплину Давиду, одному из первых в их части, присвоили нововведенное тогда в Красной Армии звание. Теперь уже ефрейтор Шмидт c нетерпением ждал возвращения домой. Его срочная служба длилась четвертый год.
Давид вернулся в совхоз весной сорок первого. Он первым же делом напрямую побежал в свинарник. В открытые ворота громко позвал Амалию. А когда она появилась в проеме, солдат подбежал, обнял ее и волнуясь спросил:
– Теперь-то выйдешь за меня замуж?
– Да! – искренне ответила Амалия.
– Обручальное кольцо я тебе позже сам выкую.
– А зачем?
– Так вроде положено, – недоумевал Давид.
– Приданое тоже положено, а у меня его нет, – рассмеялась Амалия, – даже еще больной братик в нагрузку. Где жить-то станем?
Давид пообещал, что обо всем договорится в конторе. Солдат запаса успел заметить, что в совхозе появилось много новостроек и даже целая улица семейных домов.
– А что с Ниной Петровной? – тихо и с надеждой задал он вопрос.
Амалия молча и отрицательно покачала головой.
Из конторы Давид вернулся сильно расстроенным. Ему не то что дом, даже постель в общежитии не дали. Отдохнуть после армии и войн тоже не получилось. В совхозе шла посевная. На счету был каждый работник. Тракторист Шмидт должен был на следующий же день отправиться на самое отдаленное от реки поле, где уже бурили скважины для орошения. Планировалось с их помощью в несколько раз увеличить совхозные посевные площади.