Частичка тебя. Мое счастье - стр. 11
— Наш разговор не окончен, — слышу я за спиной жесткое.
— Окончен, — бесцветно отрезаю я и закрываю за собой дверь.
К черту!
Я иду к своей палате под дивный звон в ушах. Меньше всего я ожидала от Артема вот таких вот предъявлений. Он казался другим. Казался — ключевое слово, пожалуй.
— Энджи, — я вздрагиваю и понимаю, что шла по коридору практически вслепую — ничего не видя перед собой.
Удивительно ли, что я почти впилилась в Галину Дмитриевну, свою лечащую врачицу. И только шагнувший мне наперерез Ольшанский успевает меня перехватить до столкновения.
Твердые пальцы на плечах — как дно, за которое следует уцепиться моим якорям. Не время для душевного раздрая. Еще не все драконы побеждены. Не все изгнаны.
— Ты в порядке? — Ник крепче стискивает мои плечи, заглядывая в глаза.
И вот хоть волком вой, прося его так не делать.
— Да.
Ложь дается мне легко, но выходит плохо. Ник едва заметно морщится, и только по этому я понимаю, что он мне не поверил.
— Спасибо, что зашли, Николай Андреевич, — улыбаюсь я натянуто и шагаю мимо. Только бы не…
— Давай хоть до палаты тебя провожу.
…увязался за мной.
Черт!
— Тут пять шагов, я и сама могу дойти.
— Ну, не пять, а двадцать пять, и все-таки провожу. Еще вчера я тебя отправлял в больницу. Вряд ли ты исцелилась всего лишь за сутки.
Я слышу одобрительное фырканье Галины Дмитриевны и с трудом удерживаюсь от стона.
Она ведь как и все думает… Даже не подозревая, что этот конкретный “папаша” плевать на меня хотел. Он просто делает, как правильно в его системе мушкетерских ценностей. И плевать, что мне даром это не нужно.
Ладно, черт с ним. Я пролетаю оставшееся расстояние за несколько секунд и резко разворачиваюсь к Нику.
— Все, проводил, свободен.
— Ты не могла бы освободить мою сумку, Эндж? — улыбка Ника выглядит неестественно спокойной. — Мне не хотелось нарушать твоих границ и делать это самостоятельно.
— А разве ты не торопишься? — едко цежу я, чувствуя как внутри побулькивает злость. — К работе, к невесте, к свадебным хлопотам?
— Пятнадцать минут у меня есть. Я подожду.
— Вам вообще-то нельзя здесь находиться, — пытаюсь отбиться из последних сил.
— Втроем — нельзя. Одному — можно. Ну и на всякий случай… — Ольшанский поправляет сдвинутую на подбородок медицинскую маску.
Каждый раз когда я с ним говорю — испытываю непередаваемое ощущение, будто я цунами, а он — волнорез, предназначенный для моего уничтожения. Иначе почему раз за разом направленное в его сторону недовольство неизбежно оказывается проигнорировано?
И он не уйдет без сумки. Я его знаю. Боже, как же бесит, что я его настолько хорошо знаю.
— Что ж, придется сделать это побыстрее, — тихо шиплю я и, желая покончить с этим, шагаю в палату.
Ник без лишних слов двигает следом.
В палате чуточку попроще — здесь Ирина рассказывает кому-то по телефону, как плохо и скучно ей в больнице, с деталями — про то, как паршиво здесь кормят. Её много, её очень много. И хорошо, потому что…
— Как прошло с Тимирязевым?
Удивительный он все-таки человек. Умудряется не повышая голос перекричать очень громкую Ирину.
— Никак, — я раздраженно дергаю за язычок молнии, расстегивая стоящую на моей кровати спортивную сумку, — лучше бы не говорила. Можешь позлорадствовать.
— С чего мне это делать, Эндж?
— С того, что ты ведь меня предупреждал и все такое, — огрызаюсь я.