«Центурионы» Ивана Грозного. Воеводы и головы московского войска второй половины XVI в. - стр. 23
Кстати, касаясь службы Степана московскому государю в эти пятнадцать лет, отметим, что коломенский служилый «город» был на хорошем счету, и, судя по всему, как правило, входил в состав Большого или Государева полков. Так было, к примеру, в Полоцкой экспедиции 1562/63 гг., в Молодинскую кампанию 1572 г. и в походе на черемису в 1583/84 гг.>123 И поскольку Коломна была одним из ключевых звеньев оборонительного рубежа по «берегу», то ни одно мало-мальски крупное событие на Оке без коломничей не обходилось, да и не на Оке тоже. Ну а раз так, то нет никаких сомнений, что Степан Сидоров и его послужильцы участвовали в «Ислановой стравке» (отражении набега Ислам-Гирея осенью 1527 г.), казанском походе 1530 г., событиях августа 1533 г., когда Ислам-Гирей вместе со своим двоюродным братом Сафа-Гиреем совершил набег на Рязанщину, и зимнем 1534/35 гг. походе русских полков на Литву («послал князь великия Иван Васильевич всея Русии воевод своих на Литовскую землю ратью, с Москвы послал боярина своего и воеводу князя Михаила Васильевича Горбатого Кислого и иных воевод со многими людьми Московских городов…»>124). И не за заслуги ли в этих походах Степан был вписан в состав Государева двора и пожалован наместником, «корм и иные намесничи пошлины имать»>125, в Одоев в 7045 г. (1536/37)?>126
Наместничество в Одоеве стало первой «именной» службой Степана Сидорова, и после этого он начинает регулярно появляться в разрядных записях. Нетрудно заметить, что то, что давалось «дородным» московским служилым людям из семей, давно служивших Калитичам, легко и без особых проблем, являясь стартовой ступенькой в их карьере, для Степана стало наградой за его к тому времени уже без малого 50-летнюю службу (в том числе и 15-летнюю – Москве). Естественно, что к тому времени уже седобородому старику (а в 1537 г., если верить Курбскому, Сидорову было уже за 60 лет – весьма почтенный возраст по тем временам) было трудно равняться с молодыми, полными сил и энергии княжатами и боярскими детьми. Продолжая тянуть лямку без особых перспектив (все-таки служба рязанскому дому – не самая лучшая рекомендация для продвижения вверх по карьерной лестнице на Москве), Степан мог рассчитывать лишь на то, что у его детей судьба сложится все же лучше, чем у него. Да и, собственно говоря, отставку тогда можно было получить лишь по совершенной дряхлости, вызванной возрастом, болезнями или ранами (подобно Ивану Дмитриеву сыну Нарбекову, который заработал в июне 1551 г. отставку от службы после того, как был «на нашей (царской. – В. П.) службе в Казани ранен – глаз выстрелен и руку у него оторвало ис пушки»>127).
«И отпуска нет на войне!» – эти слова из стихотворения Р. Киплинга «Пыль» неплохо подошли бы в качестве эпиграфа к последним страницам биографии Степана Сидорова. Начиная с 1537 г. и до самой своей смерти от ран, полученных в бою, чуть ли не каждый год мы видим его в боях и походах. И не только в них – как и большинство служилых людей того времени, Степан Сидоров был мастером на все руки – и швец, и жнец, и на дуде игрец. В его послужном списке в эти последние почти 20 лет жизни служба полевая и полицейская, участие в сражениях, больших и малых, выполнение дипломатических поручений и даже организация торгов и взимание торговых пошлин. Но обо всем понемногу и по очереди. В ставшем уже обыденностью очередном летнем «стоянии» на Оке в 1538 г. Степан был одним из «голов для посылок» при первом воеводе передового полка князе В.А. Микулинском – должность для поседевшего на службе ветерана, прямо скажем, не ахти какая (конечно, «голова для посылок» должность ответственная, первого встречного на нее не назначат, но для ветерана – маловато будет). Но другого выбора не было (можно, конечно, было бы попытать счастья в Литве, как это сделали прежний сюзерен Сидорова, великий князь Иван Иванович, или князь Семен Бельский, но Степан не стал «перелетом»), и оставалось только служить дальше, рассчитывая на государеву милость.