Бывший муж. Смотри, кого ты потерял - стр. 10
Моя девочка родилась экстренно, на седьмом месяце. Крошечная, почти невесомая, она боролась за каждый вдох, за каждый удар своего крошечного сердечка, цепляясь за жизнь с неимоверной силой.
Ей пришлось провести долгие недели в инкубаторе, в этом стеклянном мире, а потом месяцы реабилитации, врачи, процедуры, постоянный контроль. Сейчас, к счастью, самые страшные испытания позади, и она растёт активной и жизнерадостной. Но последствия того дня дают о себе знать, напоминая о прошлом…
Мало того, что она развивалась с опозданием от своих сверстников. У неё хрупкие бронхи, и каждая простуда, даже самый лёгкий насморк, грозит затяжным бронхитом, неделями кашля и бессонных ночей. Её иммунитет слабее, чем у сверстников, и мы постоянно начеку, избегая людных мест в сезон простуд. И, пожалуй, самое заметное – это её глазки, они чуть хуже воспринимают яркий свет, приходится носить специальные очки даже в облачную погоду, что порой вызывает вопросы у других детей.
Несерьёзные, на первый взгляд, но ощутимые проблемы, которые требуют постоянного внимания, заботы и, конечно, денег, огромных денег. Поэтому практически все что я зарабатываю я трачу на реабилитации и врачей для моей Надежды.
Позже, уже после операции, когда боль немного отступила, а сознание прояснилось, и я смогла связно говорить, я сквозь слёзы, которые текли сами по себе, сказала врачу, что хочу написать заявление на ту, которая меня толкнула, на ту женщину, которая стала причиной этого кошмара. Я хотела справедливости, хотела, чтобы она ответила за то, что сделала, за боль, которую причинила мне и, главное, моему ребёнку. Я жаждала возмездия.
Но этого не потребовалось. Мои слова оборвал стук в дверь. И вопреки всем правилам, вопреки строгим больничным регламентам, которые запрещают посторонним вход в послеоперационные палаты, в мою палату в роддоме вошёл мужчина в костюме.
Высокий, внушительный, с серьёзным, почти непроницаемым лицом. Его присутствие было настолько неожиданным, настолько выбивающимся из общей картины, что я сразу почувствовала: это не просто случайный визитёр, а некая судьбоносная фигура, появившаяся из ниоткуда.
– Ольга Николаевна, – произнёс он, обращаясь ко мне по имени-отчеству с холодной вежливостью, и это сразу насторожило меня.
Мужчина взял стул, стоявший у соседней койки, и безмолвно, с какой-то отстранённой деловитостью, присел рядом с моей кроватью, полностью игнорируя удивлённый взгляд моей соседки по палате, которая словно застыла, сгорая от любопытства. Её взгляд был полон вопросов, но она молчала, видимо, до конца не понимая, как реагировать на происходящее, и кто этот человек, с такой лёгкостью нарушающий больничные правила.
В этот момент, словно по сигналу, к её соседке тут же подлетел врач, который минуту назад казался таким занятым и недоступным.
– Вам и ребёнку пора на процедуры, – сказал он нарочито бодрым, почти фальшивым голосом, и, не давая ей опомниться, поспешно увёл их из палаты, будто действуя с ним заодно, словно он был частью этого спектакля, разыгранного специально для меня. Мы остались одни. В воздухе повисла напряжённая тишина, тяжёлая и давящая.
Мужчина посмотрел на меня. Его взгляд был проницательным, равнодушным, словно он сканировал меня насквозь. Он сначала вёл себя как следователь, его вопросы звучали сухо и отрывисто, без лишних эмоций.