Бравый солдат Йозеф - стр. 34
– Против танка не попрешь, – пробормотал Иосиф и оторвал подшивку.
Он достал из кармана новую – кусочек белой, выглаженной ткани. Иголки с намотанными нитками в тон (белой, зеленой и черной) солдаты обычно хранили с внутренней стороны лобовой части ушанки, прямо за кокардой. Ловкими движениями Иосиф подшил свежий воротничок. Затем вытянул гимнастерку на руках и критически осмотрел результат.
– Баб Маля может мною гордиться, – цокнул языком ее воспитанник, вспоминая, как она когда-то учила десятилетнего мальчика держать иголку.
Ветерок донес весенний запах пробуждающейся земли. Уроженец степи вдохнул его полной грудью. Не удержался – вскочил. Срывая на бегу нанковую нательную рубаху, выскочил на залитое ярким солнцем поле возле казармы. Перед глазами невольно всплыла картинка: как он зимой пробирался тут сквозь толщу снега к водонапорной башне.
– Напилась земля по самое не хочу, – рассуждал Иосиф, который в школе всерьез мечтал стать агрономом.
Он присел и голыми руками стал копаться в почве, пропуская ее сквозь пальцы.
– Масло, а не чернозем! Бери и мажь на хлеб! – глаза поселкового парня сияли радостью и восхищением. – Тут может расти и плодородить абсолютно все.
Вернувшись под крону ольхи, он еще долго смотрел на это поле – минимум в двадцать соток.
– Зря пропадает, – вздохнул Иосиф. – Одни сорняки да бурьяны…
Повара было слышно еще на подходе к столовой. Он орал из кухни:
– Да они издеваются, что ли?! Специально мне увольнение испортить решили?! Опять салагу в наряд поставили. Ему же все с нуля объяснять надо! Ну нет! Я все равно уйду в город. Пусть батальон без завтрака останется – будут знать. Может, поумнеют!
Аслан, вынырнув из-за котла, окинул вошедшего ефрейтора беглым взглядом и скривился:
– Ага, еще и отличника БПП прислали…
Иосиф только пожал плечами и про себя расшифровал аббревиатуру: отличник боевой и политической подготовки.
– Значит так. К утру – пять ведер картошки. И чтоб каждая без единого пятнышка. Белая, как девичья грудь. Хотя… откуда тебе, салаге, знать – ты, кроме мамкиной, вряд ли другую видел. Ни одной черной точки, ясно?! Котлы, кастрюли, посуда – чтоб сверкали. Кухню и столовую – чтоб вылизал до блеска! Я захожу, а тут все сияет и пахнет, как в ресторане для генералов. Понял?! Не справишься – пеняй на себя.
Аслан еще долго бормотал себе под нос, пересыпая речь отборным матом. Все мечтал о танцах в сельском клубе, холодном пенном пиве и молоденьких, пышногрудых девках.
Перед тем как уйти, вместо того чтобы по-человечески протянуть или хотя бы всучить – как делают люди, – Аслан с показной грубостью швырнул связку ключей прямо к ногам стоявшего рядом ефрейтора. Словно бросал кость дворовой собаке. И, даже не оборачиваясь, гаркнул на весь зал:
– От подвала и столовки, салага!
Иосиф с трудом подавил в себе яростную волну возмущения. Промолчал. Но про себя подумал:
– Да пошел бы ты… Катись, куда собрался. Без тебя разберусь.
Наконец-то повар переоделся в своей подсобке. Кислый запах кухни смешался с резким одеколоном. Грубый мат рядового Тарбы, облаченного в парадную форму, еще пару раз прокатился по залу, а затем растворился за дверью и вскоре – за пределами гарнизона. Похоже, Аслан был вне устава: проверки перед увольнением на него не распространялись. Да и возвращался он в часть не к 22:00, как положено, а когда считал нужным – чаще всего под утро и не всегда трезвым.