Братья Микуличи - стр. 8

Борослав, шагавший впереди, даже не обернулся. Его широкая спина была прямой и несгибаемой, словно он не знойный путь мерил, а по прохладным палатам княжьим прогуливался.

– Рано, – глухо, как из бочки, донеслось в ответ.

– Да какое ж рано! – взвился младший брат. – Ноги в сапогах горят, будто на угольях пляшут! Мы ж не железные! Силы-то ещё пригодятся, сам ведаешь.

– Потерпи, – и снова этот короткий, тяжёлый, как удар молота, ответ.

Мстислав зло сплюнул в пыль. Потерпи. Легко ему говорить! Исполин. Скала. Вепрь лесной. С него этот зной – что с гуся вода. А он, Мстислав, не из того теста слеплен. Он для другого рождён: для песен под гусли, для плясок до упаду, для сладких речей да девичьих объятий. А не для того, чтобы ноги по стёртой в пыль земле бить, преследуя невнятную братнину мечту.

А ведь и впрямь – мечту. Мстислав нет-нет да и косился на громадный меч за спиной Борослава. Диковинный, из небесного камня кованый, с лезвием, что в сумерках светилось холодным, нездешним светом. Брат говорил, что меч этот ему во сне явился, сам велел себя из найденного в лесу камня выковать. И звал в дорогу. Вот и пошли…

Тьфу ты, пропасть!

Коли б не его хвастовство в Жмуричах да не проклятый спор со Святичем, сидел бы он сейчас в тени под липой, квас холодный цедил да заигрывал с какой-нибудь румяной молодухой. Так нет же, дёрнул бес за язык! Посулил поход за славой, какой ещё свет не видывал. А теперь вот тащись по солнцепёку, проклиная и себя, и свою удаль молодецкую. И ведь не схитришь, не сбежишь – на кону заговорённый лук дедовский да нож, что дороже золота. Отдавать их спесивому смотрителю – хуже горькой редьки. Позор на всю жизнь, смех на всю округу.

Они миновали последние островки знакомых земель. Жмуричи и Родиничи остались далеко за спиной, скрывшись в дрожащей от зноя дымке. Родные леса и перелески уступили место бескрайней, враждебной равнине. Братья вошли в Дикое Поле, в края чужие, по которым лишь ветер гулял да слухи страшные ходили. Здесь начинались земли кочевников – лютого народа, что вечными набегами донимал приграничные деревни. То скот угонят, то избу подпалят, а то и девку-красавицу в полон уволокут. Давали им отпор, конечно, но уж больно юркими и быстрыми были низкорослые воины на своих косматых лошадках – не угнаться за ними деревенским тяжеловозам.

Воздух стал сухим и колким, запахло пылью и горькой полынью. Земля под ногами потрескалась от зноя. Мстислав поёжился. Нехорошее место. Тревожное. Душа не на месте.

– Гляди, дымок, – он прищурился, вглядываясь в едва заметную струйку, что лениво тянулась к раскалённому небу. – Их стойбище. Надо мимо прошмыгнуть, брат. В обход возьмём.

– Зачем? – Борослав, наоборот, приосанился, поправил перевязь своего исполинского меча и, не сбавляя шага, направился прямиком к дыму.

Мстислав аж споткнулся.

– Как это – зачем? Ты умом тронулся? Это ж степняки!

– Вот именно, – не оборачиваясь, бросил Борослав. – Мы из дому ушли. Родную деревню без присмотра оставили. Ежели вороги нагрянут, кто их встретит? Староста Твердич, что ли? Ему сто лет в обед, он из рук ложку роняет.

Мстислав нагнал брата, заглядывая ему в лицо с откровенным ужасом.

– И что ты удумал, скажи на милость?

– А то, – Борослав впервые за долгий час обернулся, и в глазах его сверкнул недобрый огонёк. – Заглянем в гости. Совет дадим. Дельный.