Братья Микуличи - стр. 38
– Уходить вам надобно, – прошептала Волна. – Мы отца усыпили песнями, но скоро он проснётся. Тогда всем несдобровать. Оружие ваше на берегу, мы сберегли, но коней… коней забрали в уплату, дабы отца задобрить, когда проснётся.
Она ещё раз коснулась его щеки, и в её огромных глазах застыла печаль. Затем, быстро, почти невесомо, поцеловала его и без всплеска скользнула в тёмную воду.
Микуличи, не теряя ни секунды, бросились к оружию. Схватив своё, они помчались прочь от реки, вглубь суши. Тархан, пошатываясь, кинулся за ними. Они неслись сквозь высокую траву, взобрались на крутой холм и, наконец, вломились в спасительную темень леса. Когда силы иссякли, Борослав остановился на небольшой полянке.
– Всё, – выдохнул он, сгибаясь пополам. – Привал.
Тархан рухнул на землю, как подкошенный. В ушах гудело, лёгкие горели огнём.
– Тархан, – донёсся до него сквозь туман усталости голос старшего Микулича, – веток собери. Костёр надобно разжечь.
Он не спорил. Приказ был сродни смертному приговору, но он, качаясь, поднялся и поплёлся в чащу.
– Мстислав, – продолжил Борослав, – на тебе добыча.
Младший брат молча поправил за спиной лук и бесшумно растворился в ночном лесу.
Ночь обещала быть долгой. И впервые за много дней Тархан был благодарен этому лесу за то, что он укрыл их от гнева речного царя.
ГЛАВА 14
БОРОСЛАВ
Ночь навалилась на них разом, без сумерек и заката. Сплошной купол из чёрных, похожих на лапы чудищ, ветвей сожрал остатки дневного света. Борослав сидел у огня, подперев подбородок могучим кулаком, и слушал тишину. Тишина эта была недоброй, звенящей. Не пели в ней сверчки, не ухали совы. Она давила, закрадывалась в уши вязкой смолой, от неё хотелось заткнуть уши и закричать.
Мстислав, едва его голова коснулась подложенной под неё сумы, тут же затих, провалившись в сон. Тархан, свернувшись у самых углей, мелко подрагивал, будто в ознобе. Его бледное лицо во сне то и дело искажалось страдальческой гримасой, губы шептали что-то неразборчивое на своём, степном наречии. Мальчишку скрутила хворь – запоздалая плата и за ледяные объятия Властницы, и за погоню призрачной орды. А может, и сам этот лес, чуя в нём слабость, впился в него незримыми клыками.
Борослав сурово сдвинул брови и подбросил в костёр охапку сухих веток. Пламя взметнулось, заплясало, отгоняя плотные, маслянистые тени. Ночь не сдавалась. Она дышала ему в затылок могильным холодом. Глаза слипались, тело, измотанное переправой и долгой дорогой, молило о покое. Стоило на миг прикрыть веки, как дрёма тут же ласково окутывала его, убаюкивала мирным треском костра.
Вдруг совсем рядом, так близко, что волоски на загривке встали дыбом, раздался протяжный, тоскливый вой. Не волчий – иной. В нём слышался плач покинутого дитя и скрежет гнилых зубов.
Богатырь вздрогнул, дико озираясь. Никого. Он яростно тряхнул головой, отгоняя наваждение. Но стоило огню чуть приутихнуть, как во тьме, обступившей их поляну, то тут, то там начали вспыхивать огоньки. Зелёные, как болотная топь. Синие, как предсмертный холод. Им вторил зловещий хруст, будто кто-то огромный, невидимый, шагал по лесу, ломая вековые деревья, как сухие прутья.
Холодный, липкий страх, которого он не знал в самой отчаянной сече, прокрался в душу. Борослав придвинул к себе свой исполинский меч. Прохладная рукоять привычно легла в ладонь, и одна лишь близость верного оружия согрела сердце, прогнала стыдную дрожь.