Болевая точка: Воскреси меня для себя - стр. 19
Но, глядя на тёмный профиль Дамира на фоне моей светлой стены, на его длинные ресницы, отбрасывающие тень на впалые щёки, я впервые за всю ночь почувствовала не злость и не страх. А что-то другое. Странное, тревожное, похожее на укол любопытства.
Что заставило этого человека с телом гладиатора и глазами смертельно уставшего волка молчать о ране, которая едва не стоила ему жизни? Гордость? Глупость? Или что-то ещё, чего я в своём правильном мире никогда не смогу понять?
Именно в этот момент Руслан, который до этого молча наблюдал за братом, тихо произнёс, глядя куда-то в стену:
– Он всегда такой. Никогда не скажет, что ему больно. Отец так учил. Жалость – для слабаков. А Дамир… он не слабак.
Эта простая фраза вдруг подсветила всё произошедшее совершенно иным светом. Она не оправдывала его, нет. Но она объясняла. И эта крупица понимания пугала меня гораздо больше, чем вид крови. Потому что она неожиданно превращала безликого бандита в человека с историей. А сочувствовать таким, как он, было опасно для жизни. Моей.
Я откинулась на спинку кресла, чувствуя, как сон, тяжёлый и липкий, как патока, начинает меня одолевать. Последней мыслью, промелькнувшей в тумане сознания, была абсурдная уверенность: эта ночь ещё не закончилась. Самое интересное только начиналось.
ГЛАВА 6
МАРГАРИТА
Я проснулась от боли.
Не чужой, а своей собственной. Тупой, ноющей, которая гнездилась в затылке и разливалась по затёкшей шее, превращая её в камень. Я спала в кресле, свернувшись в позу эмбриона, как будто подсознательно пыталась спрятаться от той реальности, что развернулась в моей квартире.
Первым, что ударило в мозг, был запах. Резкий, химический коктейль из спирта, йода и чего-то сладковато-металлического. Запах крови. Он пропитал воздух, въелся в обивку мебели, в шторы, в меня саму. Это был запах чужого, жестокого мира, который я неосторожно впустила в свой дом.
Я резко открыла глаза.
Картина, представшая передо мной, была хуже любого ночного кошмара, потому что была до ужаса реальной. В сером утреннем свете, пробивающемся сквозь щель в шторах, моя гостиная выглядела как декорация к низкобюджетному фильму про бандитов.
На моём любимом диване, том самом, за которым я охотилась полгода, лежал он. Старший. Дамир. Его огромное, израненное тело казалось инородным на светлой ткани, теперь безвозвратно испорченной огромным бурым пятном. Он дышал ровно, но неглубоко, грудь едва заметно вздымалась под самодельной повязкой из моей лучшей наволочки. На полу, на наспех брошенном пледе, скорчился младший, Руслан, который что-то тихо бормотал во сне.
Вокруг них – поле битвы. Окровавленные салфетки, пустые ампулы, пустая бутылка из-под коньяка, мои швейные ножницы, брошенные на журнальном столике.
Что я наделала?
Вопрос прозвучал в голове не с паникой, а с холодной, отрезвляющей злостью. Злостью на себя. На свою идиотскую профессиональную деформацию, на клятву, которую никто не заставлял меня давать, на рефлекс спасателя, который сработал раньше инстинкта самосохранения.
Ночь закончилась. Адреналин, который держал меня на плаву, схлынул, оставив после себя гулкую пустоту и дикую усталость. И решение. Твёрдое, как сталь.
Я поднялась с кресла, разминая затёкшие мышцы. Мои движения были тихими, выверенными. Я подошла к дивану. Наклонилась, чисто автоматически проверила пульс на его шее – ровный, уже не такой частый, как ночью. Осмотрела повязку – сухая, слава богу. Значит, внутреннее кровотечение я остановила. Затем так же бесстрастно осмотрела младшего. Тоже стабилен.