Богиня - стр. 7
Сюго всю жизнь по-настоящему любил только жену. Это была беззаветная и одновременно безумная любовь. Никто никогда не слышал о его связи с другой женщиной. Этот удивительный идеалист, даже столкнувшись с жесточайшим крушением своих иллюзий, не изменил принципам.
Его любовь к женской красоте была всепоглощающей, как любовь философа к философии, ученого – к науке, она не оставляла места поискам красоты в других женщинах. Чтобы преобразить реальность и воплотить идею, требовались долгие месяцы, даже годы серьезной, сосредоточенной работы. Реальность же и отомстила ему однажды ночью: той ночью прекрасное, неземное лицо превратилось в ужасный обожженный лик.
Сюго пребывал в отчаянии более глубоком, нежели Ёрико; враг по имени старость пугал его больше, чем ее. Но когда люди живут вместе, они постепенно привыкают к старению супруга и перестают удивляться. Ёрико старела; раньше Сюго боролся с ее старостью в мелочах – мелких морщинках, увядающей коже – и так со временем стал бояться меньше. Однако бороться с ожогом было невозможно. Даже у ангелов есть пять признаков смертельного недуга: по мере приближения смерти увядают свежие цветы в волосах, одежда покрывается пятнами, потеют подмышки и от кожи исходит неприятный запах, меркнет божественное сияние, исчезает радость жизни[8]. Безжалостный огонь за одну ночь запечатлел на лице его ангела эти ужасные пять признаков и лишил Сюго всякой надежды.
Однажды, через несколько лет после войны, Сюго принимал гостя. Дело было после полудня в сезон дождей. Гость говорил на важную для них обоих тему: послевоенные чистки заканчивались, деловые люди возвращались к своему предвоенному положению. Сюго слушал и для вида поддакивал. Вдруг гость заговорил о самоубийстве, которое несколько дней назад совершил вместе с возлюбленной Дадзай Осаму[9].
– Тоже мне писатель, такой распущенный! У него жена и ребенок, а он пошел на совместное самоубийство влюбленных.
– Может, он терпеть не мог свою семью, – предположил Сюго.
– Вовсе нет. Говорят, Дадзай любил жену и ребенка.
– Вот как?
Сюго оживился – его заинтересовало, как могла случиться трагедия, раз писатель любил семью. Гость знал, что Сюго любит жену, не позволяет себе никаких увлечений, но та из-за ожогов на лице не показывается никому, и разумно решил как-то уйти от этой темы. Тем более что Сюго не интересовался современной японской литературой.
Сюго перевел взгляд на сад за окном. Дождь временно стих, но с покрытых густой зеленью деревьев непрерывно падали капли. Окрестности Дэнъэнтёфу были далеко от шумного центра города. Сад вобрал в себя ливший несколько дней дождь, листья потяжелели от воды, поникли, сплелись друг с другом, и все дышало торжественной свежестью. Каменные плиты на дорожке к воротам густо обросли мхом по краям и сейчас казались мокрыми черными спинами диковинных животных.
Послышались шаги, а затем тихий запинающийся голос, словно бормочущий песенку. Из зарослей гортензий выглянула Асако в школьной форме. Чистое, белое, будто омытое дождем личико только что поступившей в школу, но еще не похожей на школьницу девочки обрамляли цветы.
Сюго изумленно смотрел на нее. Ему почудилась тень юной Ёрико.
– Асако, подойди, – подозвал он ее, что случалось очень редко.
– У вас гость, – с почтительной холодностью отказала она придирчивому отцу.